Вообще-то Виктор Луферов в рекомендациях не нуждается. На сцене он с 60-х годов. Песни его можно услышать во многих тусовках, компаниях, у костров. Луферов – один из участников творческого объединения «Первый круг», куда кроме него входят Мирзаян, Бережков, Кочетков и другие значительные величины авторской песни. Луферов – создатель театра-песни «Перекресток», откуда начинали творческое восхождение многие молодые авторы. Причем, в его отношениях с авторами роль играют не звания и дипломы, а то самобытное, что есть в человеке.

Когда пытаешься понять, чем привлекателен Луферов как автор песен и как человек, возникают следующие соображения.

Первое.    На концертах Виктора Луферова, на вечерах, подготовленных с его участием, ты застрахован от пошлости, от навязчивой красивости, дутых фраз. Тут могут прозвучать слова резкие или странные, но эти слова – брызги внутренних кипений, пережитое, естественное для него.

Второе.    Я назову это идейностью. Во многих песнях Луферова есть мотив противостояния живого начала в человеке давлению обстоятельств и привычек.

Лучше прослыть чудаком, чем засохнуть в тоске.  Не размениваться на мелочи, не забывать, зачем ты живешь, уметь увидеть в дорожной пыли зелень подорожника. И это не пионерский лозунг.  В его  посвящении Ю. Аделунгу есть строка: «Мы пришли  без фальши спеть и не ссутулиться». По-моему, Виктор Луферов, умеет жить в соответствии со своим пониманием того, как это должно быть.

И третье.    Как известно, жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Поэтому каждый пишущий человек иногда откликается на события, происходящие вокруг. И тут важно разглядеть, что скрыто за красивыми плакатами, фейерверками, куда ведет дорожка. Луферов умеет назвать вещи своими именами. Это отчетливо слышно в его песнях «Сломанный праздник», «Маленький джаз 1993 года», «Кольцо» и других. И в его исполнении эти песни звучат как вызов, как провокация: а вы не променяли честность на красивое авто? Эти песни – камни, которые он кидает в сонную трясину, пытаясь всколыхнуть ее. Может быть, если таких камней накидать гору, болото высохнет?

 

Наверное, есть и «четвертое» и «пятое»… С чем-то вы не согласитесь.  Тема открыта. Каждый может сформулировать на свой вкус. Единственное, я думаю, что лучше делать это по свежим впечатлениям. Так что приходите 9 февраля на концерт.

 

Послушайся меня…

 

Послушайся меня, не пожалеешь:

Приди домой и выпусти на волю

Из клетки, из железного гнезда,

Насмешливых синиц и грустного дрозда -

А клетку разломай и выбрось.

 

Ты сам уже давно не замечаешь,

Что ты в плену у сплетен и привычек,

Ты ими, как цепями, оплетён...

Но я прошу, очнись, разбей старинный сон

И всю игру начни сначала -

 

Чтоб жизнь по-новому звучала.

 

***

В моем башмаке поселился сверчок.

Пришлось – ну, а как поступить? –

Легка опираясь на этот башмак,

Прихрамывая, ходить.

 

Друзья удивлялись: «Ты что, дорогой?!»

«Да так, - отвечал, - пустячок».

Ну, сам посуди, разве мог я сказать,

Что там поселился сверчок!

 

                        Тсс-тсс! Тсс-тсс!

                        Что там поселился сверчок!

 

Сверчок себе быстро подругу сыскал,

Но выход нашелся, эге!

Я стал, словно цапля, часами стоять

И прыгать на левой ноге.

 

Друзья удивлялись: «Ты что, дорогой!»

«Да так,  - отвечал, - пустячки».

Ну, шутка ли, сам посуди, рассказать,

Что там поселились сверчки!

 

                        Тсс-тсс! Тсс-тсс!

                        Что там поселились сверчки!

 

Хотел башмаки я старьевщику сдать,

Но ты же ведь знаешь, небось,

Как дороги старые нам башмаки –

Притерся к ноге каждый гвоздь!

 

И если детишек сверчки заведут

И жить станут в двух башмаках,

То я и тогда башмаки не сниму,

А буду ходить на руках!

 

                        Тсс-тсс! Тсс-тсс!

                        Я буду ходить на руках!

 

Горизонт

 

Я живу вопреки слепоте тяготенья земного,

И мне жаль те деревья, что навзничь на землю легли.

Я себя не устал подтверждать в длинном списке живого,

Мне дышать не мешает кольцо горизонта земли.

 

Но есть круг – в нем царит круговая людская порука,

Ограничен из зрения угол, стреножен им легкий наш шаг.

В нем уютно, я знаю, владельцам послушно склоненного уха

И тому, кто, шагая, привык не смотреть, куда ставит башмак.

 

Но поет о другом мне петух, толком петь не умея,

«Кукареку!» поет, не боясь сковородки молвы.

И мне нравится, что у подсолнуха так высока и так жилиста шея:

Угол зренья подсолнуха – к солнцу наклон головы.

 

Мелкий шрифт муравьев мне приятней иного печатного шрифта,

А Пчелиная музыка слаще иных сладкозвучных речей –

И живет эта жизнь, от корней до вершин, без подпорок и лифта,

Как разумный растратчик природы и честный ее казначей.

 

Я живу вопреки слепоте тех людских представлений,

Чья заветная цель – кус жирнее прижать к животу.

Неразрывному кругу вещей, без особых о том сожалений,

Я подсолнуха зренье и слух петуха предпочту.