Из предисловия к первой нотной книге А.Иванова "Предчувствие крыл".

"Мне ли, Уважаемый Читатель, объяснять Вам, сколь удивительно и прекрасно такое явление Природы, как человек этот, носящий загадочное имя Александр и столь редкую фамилию Иванов?

Раз Вы взяли в руки эту книжку и раскрыли ее – значит, сами все уже знаете,– и про мелодические чудеса его, и про особый строй гитары, и про нелегкую и странноватую песенную судьбу.

Видел я толпы людей, поющих его песни и не знающих автора. Видел почти пустые залы на редких его концертах. Песня говорила людям все, имя – ничего. Радостно, что в этой книге соединились имя и песни.

Впрочем, написали бы организаторы на афише «САША-МОРЯК», зал на том давнем питерском концерте был бы полон. Самому Александру, подозреваю,– все равно, сколько у него слушателей, он поет не всем, КАЖДОМУ.

Поет, и стесняется, стесняется и поет, высота мелодии множится на глубину стиха, а все это вместе – живительный комок мудрого, иногда – озорного тепла, когда смех и слезы совсем рядом, не отличить, что есть признак настоящего искусства. Признак свободы.

В стране, принудительно лишенной джазового мышления,– откуда он взялся?

У меня, Уважаемый Читатель, его песни вызывают глубокую приязнь еще и потому, что Александр никогда не плачет об отсутствии света, но – зажигает его. Жизнь вокруг – мрачна, судьба – трудна, откуда свет? Верующие поймут по-своему, атеисты будут долго копаться в анализе этой ивановской тайны в поисках категории хитрости, но – ничего не найдут, кроме искренности и вечного детского удивления тому, что его песни слушают и поют. Талант ведь, понимаем,– не категория хитрости.

Одна из встреч с Александром сделала мою поездку на Грушинский фестиваль единственной.

Шел моросящий дождь, как грибы росли навесы, раскрывались зонтики, пожарче разводились костры. Под навесами у костров грудились разношерстные гости фестиваля, пели, ели, что-то пили. «Хандра-а-а!» – хором неслось от одного из костров. Ивановскую песню пели самозабвенно, с удовольствием, добавляя к внешнему обогреву ее нутряное тепло.

Иванов в это время сидел недалеко, прикрывая собой гитару в матерчатом чехле, под серым дождем в островке кустарника, мокрый, продрогший, вокруг – никого. «Саша! Здравствуй! Пойдем греться. Давно тут сидишь?» «Давно»,– улыбнулся Иванов. Мы поспешили к моему костру на дальнюю поляну, «хандристы» скользнули по Александру теплым невидящим взглядом. Вокруг бушевал самый большой фестиваль.

Больше туда приезжать не хотелось.

Саша, понимаем, давно рядом с нами, под серыми дождями, незаметный и незаменимый. Всегда – один из нас, никогда – над нами. Порадуемся книге вместе, Уважаемый Читатель, тихо позавидуем тем, кто близко познакомится с Александром Ивановым впервые. И – совершенно не хочу отнимать много времени у этой книги на предисловие, пусть скорее с Вами будет Иванов.

Вроде биографию его тут надо написать, не буду, смотрите, какие удивительные отражения у этой биографии. Читайте. Пойте. Разбирайтесь с аккордами.

Улыбайтесь под серым дождем.

Юрий Устинов

P.S. … одно скажу Вам по секрету: я действительно никогда не поеду на Грушинский ИМЕННО ПОТОМУ, что там в кустах сидел мокрый и великий Саня Иванов…

…А мелодии Иванова, когда их «раскусят», будут всемирно звучать рядом с музыкой Нино Ротта, Бернстайна, Джо Пасса. На них набредут аранжировщики больших оркестров и – ахнут…

Ю. Устинов (из переписки с издательством)"

  *   *   *

 

Такого не было лет восемь:

Отъелись я и мой Пегас;

Плодово-ягодную осень

Наворожил медовый Спас.

 

Не стало спасу от варений,

Грибов – несметное число;

От той поры стихотворений

Сиропной сытостью несло.

 

Пока я нежился, жируя,

К садам подкрались Покрова,

И, как разношенную сбрую,

Срывая липкие слова,

 

Мой конь брыкается сердито.

И понял я лишь в Новый Год:

Когда на морде торба с житом,

Пегас копытами не бьет.

 

Зима. И как гласит преданье,

Лошадка резвая скользит –

Ей сладкий грех перееданья

Еще лет восемь не грозит.

 

А осень под притертой крышкой

Сидит, покорная судьбе,

Лишь легкой яблочной отрыжкой

Напоминает о себе.

Мартовский кот

 

Жил-был мартовский кот.

Он любил антрекот,

Но колбаской не брезговал чайной.

Не ловил он мышей –

Его гнать бы взашей,

Но красив был, подлец, чрезвычайно.

 

Стережет ваш дом собака

И ворчит из мрака,

Даст вам шерсти клок паршивая овца,

А с него возьмешь лишь только то,

Что он наплакал,

Но никто не видел слез у подлеца.

 

Он гулял и замерз,

На колени заполз

К вам, сидящему в кресле с газетой.

В неге жмуря глаза,

Согревает свой зад,

А вам кажется – вы им согреты

 

Молоко дает корова

И тепло для крова,

И супруги ради терпят старого козла,

Попугай и тот готов помочь

Хотя бы словом,

А у этого – всё личные дела.

 

Он из кухни пришел,

Там мышей не нашел.

Нет мышей, зато морда в сметане.

На коленях у вас

Щурит наглый свой глаз,

А вам кажется – счастье в кармане!

  *   *   *

 

Когда один хороший человек

Зашел ко мне навеки попрощаться,

;Эх, я не знал, не понял, что навек,

И поднял тост, чтоб чаще нам встречаться.

 

Я был нелеп, печеньем угощал,

Он улыбался, тяготясь визитом,

Но пригубил, вино было налито,

И я решил, что он пообещал.

 

Не буду лгать, мы не были близки,

И, уходя, он сделал шаг навстречу.

Волненьем объясняя дрожь руки,

Я на пороге брал его за плечи.

 

Теперь стакан, который нужно пить,

Во мне уже не вызывает жажды,

Но я прошу судьбу, чтоб мне однажды

Хватило духу так вот пригубить.

Предчувствие?

 

Где-то в теплых слоях атмосферы,

Не тревожа озоновый слой,

Представитель рептильевой эры –

Чудо-ящер летает стрелой.

 

Ищет след его палеонтолог

На разломах реликтовых плит,

А он крылья распустит, как полог,

И один против солнца парит.

 

По ночам он, снижаясь, вдыхает

Аромат земляничных полян.

Тем живет, и черта неплохая –

Не кусает за шеи землян.

 

И когтей у него не найдете.

Воплощенная предков мечта,

Он, безногий, родился в полете,

Обречен бесконечно летать.

 

Потому и за миг до побудки,

Как бревно лежа в илистом дне,

Натощак, даже с камнем в желудке,

Я, дружище, летаю во сне.

 

А проснусь и ползу по-старинке,

Я такой же, как ты, крокодил,

Но порою так чешется спинка –

Может, это предчувствие крыл?

керамическая плитка atlas concorde