Московский центр авторской песни - Home
Поиск:    
Навигация

Николай Носов. Поговорим о поэзии

Николай Носов

ПОГОВОРИМ О ПОЭЗИИ

 

На первый взгляд может показаться, что разговор о поэзии — дело ненужное[1], так как читатели в основном интересуются прозой. Однако это неверно. Среди наших личных знакомых мы не встречали буквально ни одного, кто в тот или иной период своей жизни не увлекался бы поэзией и не сочинял стихов. Правда, как читатели они тоже чаще предпочитают прозу, но когда кому-либо из них придет в голову самому сочинить что-нибудь, то каждый обязательно норовит писать стихами. Многие из них увлекались сочинением стихов в детстве и в так называемом подростковом возрасте. Одна очень хорошая наша знакомая признавалась, что сочиняла стихи, когда была совсем маленькой девочкой. В этом отношении она была совершенно исключительным ребенком. Это дитя не любило играть во дворе со своими подругами, не лепило из песка пирожков, не наряжало кукол. Наивысшим удовольствием для него было, придя из школы и сделав уроки, приняться за писание стихов, которыми оно во множестве наполняло тетрадки. Со временем страсть эта прошла, тетради со стихами затерялись, а в памяти сохранились всего две строчки стихов, сочиненных в восьмилетнем возрасте:

 

Под сенью пагоды индус

Смотрел на синий автобус.

 

И это совсем неплохо, если, конечно, принять во внимание младенческий возраст сочинительницы.

Многие начинают писать стихи в юности, когда испытывают первое чувство любви. Один наш приятель рассказывал, что всегда ощущал непреодолимую тягу к сочинительству стихов, как только влюблялся, но каждый раз, когда влюбленность подходила к концу, желание писать стихи пропадало само собой.

Он совершенно серьезно утверждал, что мог бы стать известным поэтом, если бы обладал способностью пребывать в состоянии острой влюбленности хотя бы с полгода.

Иногда желание писать стихи приходит в более зрелые годы и в таком случае носит очень навязчивый характер. Человек не знает, о чем писать, но все же пишет и пишет, словно им движет какая-то находящаяся вне его сила. Другой приятель рассказывал нам по секрету, что пишет стихи, но сам понимает, что это — пустое занятие, так как его стихи, по его собственному выражению, не созвучны эпохе. Дело в том, что по какому-то странному предрасположению характера он может писать только о мертвецах, призраках, кладбищах и разрытых могилах. Только такая печальная тема в силах настроить его на поэтический лад, и никакая другая.

Один наш личный знакомый, журнальный редактор, уверял, что редакция, в которой он работает, ежедневно получает от разных авторов по четыре мешка стихов. Для чтения этих стихов в редакции держат целый штат литературных сотрудников. Помножив количество получаемых ежедневно стихов на число дней в году и на число журнальных редакций, этот наш знакомый редактор пришел к выводу, что стихи пишут поголовно все, не исключая даже новорожденных младенцев.

Учитывая столь огромную тягу к сочинительству стихов, мы решили пойти, как говорится, навстречу потребителю и изложить здесь некоторые секреты поэтического мастерства. Не имея за плечами никакого стихотворного стажа, мы задумали, однако ж, подойти к делу вполне научно и познакомиться с новейшими достижениями в области поэтической продукции. Для этой цели мы отправились в книжный магазин, но там не могли предложить нам по части поэзии ничего новенького, поскольку новенькое уже все разошлось, но зато предложили большой выбор несколько залежавшихся новинок, которые не были своевременно распроданы. Среди этих новинок были главным образом небольшие лирические томики, пролежавшие на полке и месяц, и два, и три, и даже четыре, и пять, и полгода, и год, и два, и три, и пять, и чуть ли не десять лет. Большинство этих томиков пережило несколько снижений цен, о чем свидетельствовали многочисленные штемпеля с обозначением новых цен на обратной стороне обложек...

Заинтересовавшись этим явлением, мы разговорились с продавцом, симпатичным, еще довольно молодым человеком, хотя вполне серьезным и любящим свое дело. Он с огорчением и обидой сообщил нам, что ему смертельно надоели разговоры о том, будто во всем виноваты книгопродавцы, которых не устают обвинять в нерасторопности поэты, чьи стихи долгое время остаются нераспроданными. На самом же деле, по его мнению, виноваты вовсе не продавцы, а покупатели, которые не сумели до сих пор воспитать в себе вкус вообще ко всякой поэзии, а любят одних поэтов больше, других почему-то меньше, третьих по какой-то неизвестной причине совсем не любят. Именно этот факт создает затруднения в книжной торговле и вызывает нарекания на ни в чем не повинных работников прилавка.

Посочувствовав этому симпатичному молодому человеку и скупив за бесценок все, что было написано в этой области за последние десять лет и по тем или иным причинам осталось непроданным, мы вернулись домой и принялись усердно читать.

Читали мы до тех пор, пока у нас не зарябило в глазах, и тогда постепенно перед нами стала вырисовываться фигура поэта — автора этих стихов. Мы увидели, что поэты—очень милые, симпатичные ребята, свойские парни, очень добродушные и непосредственные люди. Пишут они о том, что с ними случается, без каких-либо хитростей и задних мыслей. Им ужасно нравится посвящать читателей в разные подробности своей жизни. Влюбится, например, поэт и сейчас же спешит сообщить читателям:

 

У меня девчонка, братцы, на примете,

Лучше я, ей-ей же, не видал на свете!

 

Назначит поэт свидание, а девушка опоздает или совсем не придет — поэт и тут спешит поделиться своим горем с читателем:

 

Опять не пришла. Не под силу мне.

Дышать скоро будет нечем.

Уж я ли не ждал, не торчал в окне

Меж двух косяков весь вечер.

 

Поэт ничего не сообщает о странном состоянии атмосферы, в которой, по его мнению, скоро нечем будет дышать, поскольку в его задачу входило выразить свое любовное томление, а не описывать разные феномены природы. Но вот поэту любимая девушка надоела. Поэт разлюбил и с не меньшим энтузиазмом пишет:

 

Я тебя не хочу встречать,

Я тебя не хочу любить.

Легче воду всю жизнь качать,

На дороге камень дробить.

 

Поскольку в данном случае стихотворение чисто лирическое, а вовсе не на тему о радости труда, то поэт изображает дробление камня на дороге, как самое худшее, что могло с ним в жизни случиться. Однако, как бы там ни было, поэт все же решил ожениться и радостно сообщает:

 

Не бойкая тройка

В мороз прозвенела —

К районному загсу

Такси подлетело.

 

Затем начинают вырисовываться подробности другого рода:

 

Выполню просьбы, как приказы.

Мы вдвоем

и все же —

не вдвоем:

Выпущены в талии запасы

На любимом платьице твоем...

 

И вдруг неожиданная новость:

 

Такие склеились дела,

Дела, скажу я, славные!

Жена мне сына родила,

А в доме это главное.

 

Если вместо сына родится дочь, то об этом сообщается в более лирическом плане:

 

Родилась Иринушка на Волге,

Поднималось солнце над водой,

Из роддома в полдень на двуколке

Привезли Иринушку домой.

 

Затем сын или дочь растут. Шумят. Мешают папе писать стихи. Поступают учиться. Сын, конечно, приносит двойки. Папу вызывают в школу. Потом сын становится юношей, влюбляется, женится, а папа начинает разводиться с мамой, и обо всем этом появляется регулярная информация в стихах.

Не нужно, однако, думать, что поэты только и пишут, что о любви да о своих семейных делах. Они обо всем могут. Поэт, что ни увидит, про то и напишет. Увидит на небе звезды — напишет про звезды, увидит луну — напишет про луну. Заметит у себя на голове седой волос и сразу — готово! — уже о седине пишет и близкой старости. Останется один с соседкой по квартире — тут же за соседку возьмется. В общем, у него все идет в дело: и чернозем, и весна, и еловые шишки, и почтальонша, и няня из родильного дома, и снегоочиститель, и электропоезд, и космические лучи. В этом смысле поэт — необыкновенное существо. Он не может даже прогуляться по улице, где ему на глаза попадаются то парикмахерская, то пивная, то пошивочная мастерская, то фотоателье или гастрономический магазин. Простой человек гуляет спокойно, а поэт только и ищет, с какой бы стороны прицепиться к этим предметам, чтобы получились стихи[2].

Весь запас жизненных наблюдений, вся широта интересов и глубина мыслей поэта отпечатывается в его стихах, как на фотографической пленке, конечно, в той степени, в какой все это у него имеется, что читатель обычно и обнаруживает, читая стихи (от этого никуда не уйдешь, раз уж захотел быть поэтом).

Трудность перечисления поэтических тем привела нас к необходимости разбить стихи на группы по каким-либо общим признакам. Мы все же долго не могли найти принципа, по которому можно было бы классифицировать стихи. Помог в этом деле случай. Однажды мы попали на конференцию, на которой состоялась встреча поэта с читателями. Сначала высказывались читатели, а потом слово взял сам поэт и сказал:

— А сейчас, товарищи, я прочту вам свои последние целинные стихи.

Как только он это сказал, нам стало понятно: конечно же, целинными стихами на языке поэтов называются стихи, написанные о целине, точно так же как стихи о Москве будут называться московскими, об Италии — итальянскими, об уборочной кампании — уборочными, о кукурузе — кукурузными и т. д. Классификация эта очень проста, и каждый может сам разбивать стихи на группы, какие кому понравятся.

Покончив с вопросом о том, что пишут поэты, мы переходим к вопросу, как они пишут. Иными словами, переходим от содержания к форме. Говоря о форме, необходимо в первую очередь принять к сведению, что поэты — народ очень порывистый и горячий. Они все очень остро переживают и во всем любят хватать, как говорится, через край. Вот, например, какую дерзкую мысль высказывает один поэт:

 

На небо взглянешь — звезд полночных тыщи.

Что юности в блескучей высоте?

Но яростнее, чем потребность в пище,

Была для нас потребность в красоте.

 

Если бы поэт остался на денек без пищи, он сразу узнал бы, что яростнее — потребность в пище или потребность в красоте. Из приведенных стихов можно сделать вывод, что изучаемые нами поэты на голодный желудок стихов, конечно, не пишут, а вот на сытый желудок фантазия у них работает гораздо яростнее, чем полагается.

Другой поэт пишет:

 

Поэма началась в груди,

Грудь разорвать грозя.

Теперь ее — как ни крути —

Не написать нельзя.

 

Конечно, к такому заявлению никто не отнесется серьезно и не поверит, что у поэта могла разорваться грудь под напором прущих изнутри рифм. Это не что иное, как самая обыкновенная поэтическая фантазия, которая, однако ж, доводит некоторых поэтов до крайне болезненного состояния. Нафантазировавшись сверх меры, такие поэты становятся крайне мнительными и даже суеверными, начинают верить в ведьм, домовых, водяных, леших и прочую чертовщину:

 

Случалось ли вам собирать грибы

В лесах, где тропинки протоптаны лешим...

 

Поэтам полагается писать стихи не простым языком, а по возможности поэтическим. Это достигается употреблением красивых слов, а именно: мечта, струенье, упоенье, аромат, восторг, страсть, обаянье, миг, экстаз, зов, клекот, высь, поднебесье.

Большой любовью у поэтов пользуются слова: нега, нежность, нежный, нежная:

 

Легко ль очутиться бездомным, бесштанным,

Без женщины нежной и даже без родины?

 

В большом ходу у поэтов слово «девичий»: девичий убор, девичье сердце, девичья улыбка, девичья грудь:

 

Так девичья грудь не ласкала меня,

Как эта волна голубая:

Она набегала, играя, звеня,

Хмельной наготой полыхая.

 

Кстати, «нагота», «нагая», «обнаженная» — тоже излюбленные слова поэтов. У них и ветвь обнаженная, и березка обнаженная, и небо обнаженное, и луна обнаженная, и тело нагое или обнаженное:

 

И, обнаженное, атомом каждым,

Волнуясь, впиваясь, жгло,

И пробужденьем, и славой, и жаждой

Тугое тело цвело...

 

Хочется попутно обратить внимание на эпитет «тугое». Поэт никогда не скажет вам просто «тело», а обязательно прибавит к нему слово «тугое», «упругое», «жаркое», «жадное», «жгучее», «трепетное» или какое-нибудь еще. Все это тоже очень красивые слова, чего нельзя, однако, сказать о слове «морда», в особенности в том случае, когда под мордой поэт подразумевает самое обыкновенное человеческое лицо:

 

Жарко на мордах и алебардах

Рыжее солнце играло...

 

Кроме указанных красивых слов, существуют еще специальные поэтические слова: осокорь, чернобыл, купырь, пупырь и другие. Смысл этих слов несколько темноват, значение их почти никому не известно, употребляются же они исключительно для поэтичности.

Не нужно все же думать, что слова поэтами употребляются только для красоты. Некоторые из слов несут иногда смысловую нагрузку. Есть слова, которые придают стихам философский смысл: фортуна, формула, первопричина, система, истина, гипербола, триумф, фосфоресценция и теорема. Другие слова придают стихам космический характер: космос, хаос, вселенная, планета, мироздание, перегной времени, звездный рассев, верчение земли. Наконец, есть еще слова, назначение которых — придавать стихам народный оттенок: пользительный, поблазиться, нет спасу, спозарань, глухомань, окаянство и другие. Помимо любимых слов, у поэтов имеются также свои излюбленные цвета: алый, лазоревый, лиловый, бирюзовый, багряный, рдяной и пунцовый, которые можно употреблять в любых склонениях и спряжениях:

 

То не ребра гор залиловели,

Не туман багряный заалел,

То верхушки лип забирюзели,

Лес сосновый залазоревел.

 

Очень часто поэту хорошо известно все, что мы здесь изложили, но поэт не знает, как начинать стихи. Поэту подчас кажется, что будь у него хоть одна первая строчка, а дальше стихи потекут сами собой.

Для того чтобы добыть эту самую неуловимую первую строчку, можно поступать по-разному. Существует способ, по которому поэт берет первую строчку какого-нибудь известного стихотворения, например «Выхожу один я на дорогу», и начинает потихонечку бормотать: «Выхожу один я на дорогу, выхожу один я на дорогу, выхожу один я на дорогу...» Как будто случайно, а на самом деле в порыве бессознательного творческого вдохновения поэт заменяет слово «один» каким-нибудь другим словом, ну, хотя бы словом «спокойно», и как ни в чем не бывало бормочет дальше: «Выхожу спокойно на дорогу, выхожу спокойно на дорогу...» Почувствовав, что найденное слово прижилось в строке, он продолжает бомбардировать эту устойчивую поэтическую фразу словами, подобно физику, который бомбардирует атомное ядро нейтронами. Наконец ему удается вышибить из фразы слова «на Дорогу» и заменить их словами «за ворота». В результате фраза не теряет своей поэтической устойчивости, но звучит уже совершенно самостоятельно. Таким образом, выкристаллизовывается искомая первая строчка стихотвот рения: «Выхожу спокойно за ворота».

Остальное получается само собой:

 

Выхожу спокойно за ворота

И, придя с товарищами в цех,

Начинаю по гудку работу

Без каких-нибудь особенных помех.

 

Или поэт, например, берет строку из известного всем стихотворения «Никогда я не был на Босфоре» и начинает ядерную бомбардировку, в результате которой у него может получиться ряд новых устойчивых соединений вроде: 1) «На Кавказе не был никогда я», 2) «На Днепре я не бывал ни разу», 3) «Не бывал на Волге я вовеки». Любое из этих трех «соединений» может послужить основой для создания нового поэтического произведения, совершенно отличного от своего прототипа.

Изготовленные по вышеуказанному методу стихи принято называть подражательными, но в этом названии нет ничего зазорного, поскольку никого из поэтов никогда не упрекали за подражательность. Наоборот, говорят так: «Подражательные стихи? А что в этом плохого? Кто же не писал подражательных стихов? Даже талантливые поэты начинали с подражания, и раз автор подражает — значит, он еще молод, если не телом, то душой, значит, он начинающий, значит, он талантливый. Как же можно возражать против каких-либо начинаний, против молодости и талантливости! Другое дело, если бы автор взял да переписал целиком чье-либо стихотворение, ну, скажем, Пушкина, и, подписав своей фамилией, тиснул в печать, тогда уж, конечно, да,— а так что ж!»

Иногда поэту достаточно придумать только первое слово, и сейчас же за этим словом уже без всяких творческих потуг выстраивается вся первая строчка. Беда лишь в том, что некоторые авторы никак не могут придумать это первое слово, между тем тут и думать нечего, а надо просто начинать стихотворение со всем известного слова «ой». Попробуйте мысленно произнести «ой», и вы убедитесь, что тут же, как бы помимо вашей воли, к нему подстроятся другие недостающие вам слова:

 

Ой, дороженька ты моя дальняя!

Ой, цвела белым цветом черемуха!

Ой, забыть я тебя не могу!

Ой, гудут мои старые ноженьки!

Ой, я помню чудное мгновенье!

 

Сколько вы ни повторяйте «ой», каждый раз у вас будут получаться фразы, и, заметьте, все разные. После того как наберется достаточно стихотворений на «ой», можно начинать их на «ох», потом на «ах», на «эх», на «эй», на «ух» и т. д. Каждое из этих междометий придает особый характер стихотворению: «ой» — напевный, лирический, «ах» — грустный, элегический, «эх» — эпический, народно-былинный, «ох» — трагический, «эй» — призывный, исторический.

Иные поэты, наоборот, очень легко создают первую строчку стихотворения, а дальше, как говорится, ни тпру ни ну. Напишет такой поэт строку вроде: «Мой дядя самых честных правил», а «Когда не в шутку занемог» у него никак не получается. Это происходит оттого, что данный поэт еще недостаточно овладел речью. Между тем здесь особенно сложного ничего нет. Что такое эта пресловутая речь? А это не что иное, как самые обыкновенные слова, которые мы употребляем каждодневно при разговоре.

Слов много, и если брать все речевое богатство сразу, без строгой научной классификации, то возникает чувство растерянности, при котором не знаешь, за какое слово хвататься. Наука установила, что все слова делятся на имена существительные, прилагательные, числительные, глаголы, местоимения и т. п. Если отобрать слова однородные, то с ними уже гораздо легче будет справляться. Пользуясь, например, одними существительными с небольшой добавкой предлогов, очень нетрудно создать вполне приличное стихотворение:

 

Стог. Овин. Осокорь. Тишина...

Блеск реки под горой. Холодище!

Купыри у оврага. На небе луна.

Тень плетня на родном пепелище.

 

В последнюю строчку вкралось одно прилагательное, но это отнюдь не портит стихотворения.

Освоив.существительные, можно постепенно вводить в стихи и другие части речи. Составив списочек коротеньких фраз, каждая из которых состоит только из существительного и глагола, можно путем расположения этих фраз в определенном порядке получить довольно звучные и действенные стихи:

 

Дышал октябрь. Стонала непогода.

Шумел камыш. Шепталася трава.

Скрипел осокорь. Уходили годы.

Деревья гнулись. Падала листва.

 

Таким образом, потихоньку да полегоньку, пристегивая к существительным глаголы, местоимения, союзы, междометия и другие части речи, можно добиться того, что стихи постепенно обрастут мясом и будут иметь вполне законченный профессиональный вид. Следует учесть, что существительные передают существо предмета и поэтому являются основой для создания поэтических картин, прилагательные придают этим картинам своеобразие, глаголы придают действенность, динамичность, междометия — эмоциональную окраску, местоимения — лиричность: «я», «она», «ты», «меня».

Наконец, последний, очень важный вопрос — рифмы. Есть немало поэтов, у которых хватает совести вставлять в свои стихотворения рифмы вроде следующих:

 

локти — блоки,

приказы — запасы,

крыши — ближе,

уши — лужи[3].

 

Подобные рифмы, как известно еще с прошлого века по сочинениям Козьмы Пруткова, есть «рифмы негодные и уху зело вредящие». Один наш знакомый (он музыкант и играет на скрипке в оркестре) рассказывал, что если ему попадется в стихотворении такая зловредная рифма, то он не может читать дальше, пока не исправит рифму на более благозвучную. Это у него вроде болезни. Он останавливается посреди стихотворения словно вкопанный и повторяет строки с негодной рифмой до тех пор, пока вместо «локти — блоки», «приказы — запасы» у него не получится «локти-блокти», «приказы-запазы». Только после такой переделки он может читать дальше. Смысл стихотворения при этом, конечно, теряется, так как в нем появляются такие слова, как «блокти», «запазы», «брыши», «луши», которые неизвестно что и обозначают.

Другой наш знакомый, человек от природы несколько раздражительный, сравнивал чтение таких стихов с быстрой ездой по неровной дороге, причем рифмы в этом случае он уподоблял ухабам. На ином стихотворении его, как он утверждает, изрядно потряхивает, и он не может отделаться от ощущения, что вот-вот вывалится из машины. Нужно сознаться, что такие «туговатые» рифмы, хотя и очень скребут уши некоторых чересчур музыкально одаренных читателей, встречаются все же не так часто, чтобы была необходимость кричать караул. Более распространенными являются рифмы другого сорта. Например:

 

стол — пол,

стоит — сидит,

удаляется — появляется,

хаживал — унаваживал,

деревянный — оловянный,

утятина — поросятина.

 

Такие рифмы не действуют вредоносно на слух, но и радости от них — как от козла молока. В отличие от предыдущих такие рифмы принято называть унылыми, поскольку они наводят уныние как на читателей, так и на самих поэтов.

Справедливость требует отметить, что в изученных нами поэтических томиках, помимо вышеуказанных, попадаются также вполне звучные и оригинальные рифмы. Так, один поэт неожиданно оригинально срифмовал слова «моря» и «тараторя». Другому также удалось создать комбинацию из двух слов, удивляющую своей неожиданностью: «яйцо — деревцо». Таким образом, картина здесь не такая мрачная, как могло показаться сначала. Все-таки среди словесной руды попадаются иногда и радиоактивные вещества.

Мы, конечно, сознаем неполноценность и однобокость нашего труда, так как делали свои научные выводы не на основе всего нашего поэтического богатства, а только стихов с солидным стажем лежания на магазинных полках, выдержавших, так сказать, испытание временем.

Нас успокаивает, однако, сознание того, что в каждом труде могут быть свои недостатки. Надеемся, что критика не преминет своевременно указать нам на них. Мы, со своей стороны, не собираемся успокаиваться на достигнутом, а почаще будем наведываться в книжные магазины, с тем чтобы вовремя покупать появляющиеся поэтические новинки. Накопив достаточный материал, мы проведем исследование, чтобы узнать, в чем же наконец разница между той поэзией, которая раскупается быстро, и той, которая имеет тенденцию залеживаться в магазинах. Вообще у нас большие планы.

Кстати сказать, нам бы очень хотелось провести анализ такого явления: почему, например, у Маяковского замечательно рифмуются слова, окончания которых совсем не похожи: «обнаруживая — оружие», «в слезу бы — обеззубел», «выжиг — книжек»[4] и тысячи других, в то время как у иного незадачливого поэта не рифмуются даже слова с абсолютно одинаковыми окончаниями, например: «думает» и «хромает»? В чем тут собака зарыта?

Но не будем, как говорится, забегать вперед.

 

1955, 1969

 

В кн.: Носов Н.Н. Собрание сочинений в 4-х томах / Коммент. Ф.Эбин. — М.: Дет. Лит., 1979. — Т.4. Тайна на дне колодца: Повесть. Повесть о моем друге Игоре. Иронические юморески. — С.504



[1] ...может показаться, что разговор о поэзии дело ненужное... Прежде чем начинать разговор о поэзии, следовало бы определить, что такое сама поэзия, эта самая. Поэзия — это стихи, то есть когда мы пишем или говорим в рифму. Однако ж это условие не обязательное, так как существуют стихи и без рифмы, так называемые белые стихи. Вернее было бы сказать, что стихи — это, когда мы пишем или говорим, соблюдая определенный размер или ритм. Но и это определение не совсем верно, так как речь прозаика также подчиняется какому-то своему ритму. Таким образом, определить, что такое стихи,— очень трудно. К тому же не всякие стихи — поэзия. Еще во времена В. И. Даля это было известно, на что указывает записанная им поговорка: «Стихоплет не поэт, кропает и табачком занюхивает».

Поэзия — это когда слова произносятся как бы сами собой, словно рождаясь внутри нас.

Поэзия — это как мелодия в музыке, слушая один из чередующихся звуков которой, уже догадываешься, какой должен быть последующий звук, в результате чего словно сам творишь эту музыку или сочиняешь стихи.

Поэзия — это когда слова опережают мысли, а мысли опережают слова, и вообще творится что-то несообразное, но вместе с тем глубоко близкое, нужное и понятное каждому.

Поэзия — это то, что хочется повторять, поражаясь глубиной мыслей и силой чувств, выраженных в обыкновенных, простых человеческих словах.

Поэзия — это... Нет, трудно определить, что такое поэзия. Гораздо легче определить, что такое не поэзия. Хотя нет! Это тоже чертовски трудно. Да и зачем это нам? Пусть поэты сами решают, что такое поэзия. Пусть им в этом помогают литературоведы. А мы посмотрим, что выйдет.

 

[2] ...поэт только и ищет, с какой бы стороны прицепиться к этим предметам, чтобы получились стихи. Теперь появилось новое направление в поэзии. Поэт уже не выходит на улицу и не глядит вокруг, а сидит дома и читает энциклопедию или научно-популярный журнал. Попадается ему заметка о холестерине, он тут же и пишет:

 

Из заметки я узнал секрет один:

Растворяется в крови холестерин.

Ну, а если растворяется,

Значит, можно кушать яйца.

 

Такое направление в поэзии получило название интеллектуализма, а подобного рода стихи называются холестериновыми.

 

[3] ...уши лужи. И теперь дело не лучше. Рифмуют: «природа — работа», «тесна — светла»... И действительно, чего стесняться. Ведь рифмы как-никак сковывают, а сейчас нам важнее всего раскованными ходить. Главное же, чтоб не думать, мозги не напрягать.

Что представляет собой рифма? Рифма — это созвучие, благодаря которому одно слово вызывает в памяти другое (мы как бы еще раз возвращаемся к первому рифмованному слову). В результате фонетической схожести слова обращают на себя наше внимание, и мы полнее, глубже постигаем их смысл. Чем талантливее (звучнее, богаче, неожиданнее) рифма, тем крепче слово вызывает в памяти другое, тем сильнее выражается содержание слов (мысль). И наоборот, чем слабее, беднее, затасканнее рифма (чем она менее талантлива), тем хуже слово вызывает в памяти другое, тем скорее ускользает от нас смысл. Слова как бы пролетают мимо ушей, не застревая в сознании, или тут же вылетают из головы.

Звучность рифмы определяется не наличием одной лишь ударной гласной, но вместе с ней и наличием послеударной согласной в рифмующихся словах. Рифма богаче, если созвучны и предударные согласные. Например: «природа — народа» — рифма звучная и богатая (сейчас не говорим об оригинальности). Рифма «природа — свобода» уже беднее, хотя еще звучная. Рифма «природа — ворота» — уже и не звучная и крайне слабая. А вот «природа — работа» — это уже совсем «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Такая рифма именуется рифмой только потому, что стоит в стихах на месте рифмы, а на самом деле — не рифма вовсе. Поэту, употребляющему такие псевдорифмы, легко живется на свете. Все доступно его уму. Стихи он может писать уже не километрами, а мегапарсеками, проникая с легкостью необыкновенной в мыслях в отдаленнейшие галактики Поэтической вселенной. Счастливый, как говорится, путь! Ни пуха ему, ни пера!

 

[4] ...хотелось провести анализ такого явления: почему, например, у Маяковского замечательно рифмуются слова, окончания которых совсем не похожи: «обнаруживая оружие», «в слезу бы обеззубел», «выжиг книжек». Для такого анализа многие пуды можно было бы исписать. Это нам не под силу. Скажем коротко. Даже самые неожиданные рифмы у Маяковского — звучные, почти всегда полные, почти всегда богатые, часто не просто богатые, а щедрые, многозвучные, полифонические. В приведенных рифмах совпадают не только ударные гласные, но и предыдущая и последующая согласные «руж-руж», «зуб-зуб», «жик-жик» (произносится «выжик-кни-жик»). В рифме: «обнаруживая — оружие» к основе рифмы приплюсовывается неударная гласная: «аруж-аруж» (произносится «аружие»). Точно так же и в словах «выжиг-книжек» рифмуются «ыжик-ижик». В рифме «в слезу бы — обеззубел» какую-то роль играет имеющийся в обоих случаях звук «л». Или вот неожиданная рифма из стихотворения «Праздник урожая»: «ни около — и свекла». Основа рифмы: «ок-ок» (произносится «свьокла»), но она обогащена посредством последующей «л» и предшествующей «и».

Все это, конечно, не с потолка падает. Тут поработать надо, поискать, попромывать золотоносный песок. Правда, и у Маяковского бывает, что не совпадает послеударная согласная: «ночам — начал», да как-то оно у него и тут, словно вопреки здравому смыслу, звучит. Какой-нибудь незадачливый поэт и в своих стихах подпустит что-нибудь этакое, но у него не звучит почему-то, словно назло (у людей, как говорится, и долото бреет, а у нас и бритва не берет). Конечно, и тут можно доискаться, почему в одном случае звучит, а в другом не звучит, но это уже, как говорится, предмет специального исследования.

 

По всем вопросам обращайтесь
к администрации: cap@ksp-msk.ru
Ай Ти Легион - Создание сайтов и поддержка сайтов, реклама в Сети, обслуживание 1С.

© Московский центр авторской песни, 2005