Не все же только молодо-зелено вино здесь рекламировать! :) А вот кому редкой благородной классики?

В четверг, 8-го февраля, в ЦАПе состоится концерт человека, чье выступление А.Н. Костромин однажды назвал «апологией семиструнки». Леонид Альтшулер (не путать с московским Владимиром Альтшуллером), тульский автор и исполнитель, автор еще не весьма известной -- а жаль – формулы, определяющей авторской песни как музыкальное интонирование русской поэтической речи, и прочих интересных мыслей на сей счет.

Альтшулер -- один из немногих исполнителей, владеющих интонацией двух голосов
-- собственного, произносящего слова, -- и гитарного. Его гитара -- не столько аккомпанемент, сколько монолог; вторящий, а то и наоборот, -- основной - голос. Его семиструнка певуча, а полутона и обертона ее уютны и завораживающи, как уютны спокойные интонации ее владельца. И речь тут не о технике, а о том, что он видит самостоятельное, полноценное значение музыки и музыкального интонирования: «…Эта интонация -- уже оторвавшаяся координата речи. Если слова убрать, и оставить только ее, то мы все равно слышим русскую речь -- вот, у Клячкина есть пронзительная вещь о смерти ребенка… у меня, например, вызвали протест слова, их наличие… их там не нужно! Вот, забудьте на секунду эти слова, я вам спою одну мелодию -- и ни одной ноты там не переставить -- там и колыбельная, и безысходность перегоревшая -- не его только, а всех человеческих поколений…»

Возможно, вследствие этой музыкальности многие песни Альтшулера (и авторские, и чужие, ибо не является ли исполнитель автором песни?) производят впечатление легкого колдовства. То ли, понимаете, возвращение к древним временам и древнему (или детскому) синкретизму, когда музыкальная координата еще не оторвалась от смысловой и была естественной частью целого, то ли банальный гипноз от гармоничности и внутренней полноты исполнения.
Авторские его песни -- статья отдельная, они длинны и неклассичны, с игрой в слова и подчас резкими формулировками, но, несмотря на их возможную странность, слушать их всегда интересно – уже как мнение думающего человека.

Что тоже возвращает нас к одному из определений авторской песни. :)

Владимир Ланцберг о Леониде Альтшулере:

"С Леонидом Альтшулером, исполнителем песен из Тулы, я знаком третий десяток лет и до недавнего времени полагал, что знаю о нем все. Один из немногих и лучших (но отнюдь не потому, что немногих) интерпретаторов Клячкина. Утонченный, изысканный и притом мудрый, несуетный лирик. Какие-то его трактовки могут показаться спорными, но "проходных", случайных, безликих не припомню. Зато можно услышать много чего такого, чего нигде больше не услышишь.

Вот что я знал, и так оно и есть. Hо года три назад вдруг среди песен привычных зазвучали неслыханные - понимай, как хочешь. Hе просто новые по интонации, а просто новые. Леня дожил до авторства - до своих стихов и музыки. И я ему позавидовал.

Я знал "бархатного", "плюшевого" Альтшулера. Он оказался резким, кусачим и едким. Возможно, пока он "работал" Клячкиным, у которого с юмором были сложные отношения, он держал свой сарказм в ножнах.

Я знал Альтшулера полусонного, бостонно вальсирующего. Он запел в резком свингованном ритме. Сбросил имидж зануды и заставил встрепенуться всех, кто его слушал.    
Мне нужен дождь:
          я не расту,
               небо закрыто травой.
То,
   что упало на сад,
         было, наверно, для сада камней.
Жду теплых струй до костей
     от небесных затей.
Я просто выстроил дом
     и прошу вас, без добрых вестей
                 не приходите ко мне.

В доме моем
     больше не сбудется воля Его.
Рай где-то там
      и две тысячи лет воровства на земле.
Мой дом в душистых лесах
       в злых не нуждается псах.
Сплю -
    горло открыто,
        калитка на старой петле.

В доме моем
     птицы в окно залетают,
            смелы.
Зверь мое горе слизнет,
     а свое он отгонит хвостом.
Что красит в доме углы
          и для кого в нем столы?
И о деньгах,
    о королях
         не говорят
              и не изводят гостя постом.

В доме моем
   можно прожить без ненужных одежд.
Душу
   крупней, чем с пятак,
        видно и так,
            а наряд - суета.
Вдвоем
   по теплой реке
        сплавляешься не без надежд,
а в одиночку
   в холодной
        сидишь и считаешь,
              считаешь,
                    считаешь до ста.

В доме моем
   ты досчитаешь до ста
         и поймешь:
в саду чужак -
    новый цветок,
          камню - росток,
               а тебе повезло.
Ты знал:
   вот-вот хлынет дождь,
       но все, что ты помнишь о нем, -
он в облаках,
    как в запахе пыли,
         он есть предвкушенье Его.

Это не читается, это надо слушать. Hо услышанный текст хочется увидеть своими глазами. Это свойство поэзии Альтшулера.

А еще он выступил с занятным проектом. Можно было бы назвать его "Папаша Кураж". Сам Леонид по причине рабочей занятости и природной лени, скорее всего, не сделает ни шагу для его реализации, но, может, кто сподвигнется...

Суть вот в чем. Сейчас только ленивый не имеет своего компакта или хотя бы кассеты. И все это писано в студиях и за версту отдает мертвечиной безлюдного саунда: посторонних в студию не пускают, а далеко не каждый способен раскочегариться, когда не для кого.

Леонид предпочитает живой дух: пусть в зале кресла скрипят, пусть микрофон временами "заводится", частотка не та, певец глотает слова и брызжет слюной. Зато он живой, хвост накручен, глаза горят, пар в котле на пределе - это так "по кайфу"! Hадо делать "живые" кассеты и "сидюки".

Представить Альтшулера холодного копчения (тишина в студии, пиджак на обложке) невозможно. "