Ю.Д. Карпов
А.ГАЛИЧ: МАРТ 68-го
Фото М. Баранова (1968)
Два события последнего времени вернули в мартовскую пору фестиваля бардов «Новосибирский Академгородок-68»: перепечатка в приложении к сборнику избранных стихотворений А.Галича печально известной статьи Н. Мейсака «Песня — это оружие...» и выход на экраны ТВ смонтированного из случайно сохранившихся в студии Новосибирской кинохроники пленок сюжета «Запрещенные песенки».
Вспомнилось, как в ходе КВН — сразу после фестиваля — в Новосибирском, университете одна команда ответила на заданный ей вопрос «Кто такой Мейсак?» цитатой из той самой статьи, содержавшей официальную оценку творческой и идеологической стороны фестиваля и одну из первых публичных разборок поэзии Галича: «Не совестно, Юрий Дмитриевич? Ведь вы все-таки кандидат исторических наук...» И тут же последствия: на Александра Аркадьевича ушел донос в Москву, разогнали штаб-квартиру фестиваля — кафе-клуб «Под интегралом» и многое другое.
Автору же этих строк, тому самому «Юрию Дмитриевичу», аукнулось к концу бурного 1968 г.: директор НИИ, ныне широко известный академик-либерал, лично провел аттестационную комиссию, «вычистив» кандидата со скромной должности младшего научного сотрудника-социолога. Дальше — блокировка обкомом КПСС любой попытки трудоустроиться и вынужденный отъезд на два года в колхоз «Приамурье» на советско-китайскую границу.
Это — потом. А «до того»?.. Деревня Петушки — май 1967 г.: трое суток концертов и дискуссий о бардовском движении. Собрана Всесоюзная федерация во главе с Президентом — Сережей Чесноковым, и решено в конце 1967 г. провести Первый всесоюзный фестиваль в Новосибирском Академгородке. Мы с Валерой Меньшиковым (компьютерщиком, альпинистом и председателем Клуба песни в «Интеграле», а ныне народным депутатом России) по возвращении в городок разворачиваем с друзьями-интегральщиками — Президентом Анатолием Бурштейном, Премьер-министром Гришей Яблонским, Министром «странных дел и нежных чувств» Герой Безносовым и десятками других добровольных помощников активную пропаганду и подготовку фестиваля. В шестнадцати специализированных группах готовятся концертные площадки, каталоги и сборники авторской песни, проводятся социологические исследования рейтинга бардов, выпускаются симпатичные значки «Бард-67».
К этому времени молодым, демократически воспитанным оттепелью конца пятидесятых, бывшим жителям преимущественно Москвы и Питера удалось на берегу Обского моря развернуть многие направления науки, не имевшие «режима благоприятствования» в столицах: генетику и кибернетику, матэкономику и социологию, структурную лингвистику. Начался духовный прорыв в развитии личности: всевозможные виды общения (десятка полтора-два различных клубов, например), первая в стране хозрасчетная научно-внедренческая фирма «Факел», организация выставок Фалька и Филонова, концерты Веры Лотар-Шевченко...
Юный поэт Вадик Делоне, незадолго до того отсидевший в Лефортовской тюрьме, перевел серию стихов вагантов – средневековых предшественников наших бардов. И массовые разнообразные «подписанцы», протестовавшие против беззаконий и выступавшие в защиту диссидентов. Яркий пример: аршинные буквы масляной краской на здании универсама — в сорокаградусный мороз — «Свободу Гинзбургу и его товарищам!».
Вот чем был Академгородок накануне фестиваля. И поэтому неудивительными стали пробуксовки в его организации. Вот уже и значки «Бард-67» устарели. И Булат Окуджава, которого планировали в Президенты фестиваля, уехал на гастроли в далекую Австралию, и Юлий Ким, «поскользнувшись» на каком-то выступлении, оказался заблокирован. А вместе с тем стремительно надвигалась Пражская весна и в городке появились чехи-социологи, затеявшие по единой программе с Татьяной Заславской смелое исследование социальной структуры двух стран (кстати, позже увезшие в Прагу статью Мейсака с целью сделать по ней сатирический спектакль).
Таковым был фон, на котором, несмотря ни на что, 7 марта фестиваль все же открылся. Передо мной заполненные анкеты ряда участников. Здесь, кроме Александра Аркадьевича, москвичи: Толя Иванов, Борис Рысев, три Сергея-физика — Смирнов, Крылов, Чесноков, юный Володя Бережков, ленинградцы: Кукин и Глазанов, тогда еще свердловчанин — Дольский, трое красноярцев, двое — из Севастополя, один из Казани, незабвенные Арик Крупп из Минска и Юра Лосев из нашего городка...
Из приезжавших оперативно формировались концертные бригады, которые распределялись по многочисленным площадкам как самого Академгородка, так и находящегося в тридцати километрах Новосибирска — прежде всего среди студентов и научных работников. Как правило, все концерты сопровождались своеобразным разговорным жанром — комментарием выступающих к собственному творчеству, дискуссиями о природе авторской песни, о жизни вообще.
Эта потребность в подобном осмыслении содержания песен бардов была вызвана близостью бардовского творчества своим духом и формой обыденному сознанию, хотя и сравнительно небольшого, слоя наиболее раскованных (в результате перемен, вызванных двадцатым съездом) людей нашего общества (их мы сегодня называем «шестидесятниками»). Следует подчеркнуть, что песни бардов и фестивальные дискуссии по их поводу явились своего рода «пусковым механизмом» к завершению уяснения многими молодыми людьми факта противостояния их представлений о жизни официальной идеологии, что проявилось в энергичном противостоянии конкретных лиц, за которыми, как на плакате, виделась оппозиция простых, не обремененных постами и должностями, хотя и думающих, людей с одной стороны баррикад и лиц, входящих в систему управления обществом: партийных и комсомольских работников-аппаратчиков, руководителей учреждений и организаций и т.п. — с другой.
Дискуссии были включены в фестивальное расписание — отдельными пунктами, на равных с концертами и другими мероприятиями (например, с выборами Мисс «Интеграл-68» и двух ее «производных»). Они состоялись, в частности, в трех крупнейших залах Академгородка: Доме ученых, ТБК (торгово-бытового комбината) и конференц-зале Института геологии и геофизики. Большинство выступлений на этих дискуссиях было записано радистом «Интеграла» физиком Сашей Ильиным и почти сразу расшифровано с магнитной ленты юными волонтерами штаба фестиваля.
Ниже мы постараемся максимально приближенно к оригиналам, избегая собственных изложений сказанного и допуская лишь небольшие разумные изъятия повторов или мест, явно не относящихся к сути дела, передать наиболее интересное из этих выразительных документов той поры, являющейся практически прямой идейной предтечей нынешней, ознаменовавшейся крахом тоталитаризма. Естественно, что при отборе из огромного количества материала наше внимание останавливали прежде всего его удивительная актуальность, перекличка с сегодняшним днем. И, несомненно, важнейшим явлением этого столь социально значимого события духовной жизни явилось творчество Александра Аркадьевича Галича и сам он — яркая, глубокая фигура, оказавшаяся также в центре общественного внимания на фестивале и в идеологически бурный послефестивальный период.
Особенно сильные споры развернулись вокруг нескольких идеологически острых песен А.Галича, впервые исполненных им публично на столь широкой аудитории: «Памяти Пастернака», «Закон природы», «Ошибка», «Баллада о прибавочной стоимости».
Нам кажется обоснованным начать изложение материалов дискуссий с выступления первого секретаря райкома партии, на территории которого находился Академгородок, — В.П. Можина (тогда кандидата экономических наук, впоследствии защитившего докторскую, ставшего академиком ВАСХНИЛ, ныне руководителя крупного научного учреждения).
Итак, мнение В.П. Можина: «Для меня понятно следующее: песни Галича — социальная сатира. Это не просто туристские песни, костровые, лирические. И в этом отношении он выпадает из ряда людей, которые поют, называемых бардами. Его тематика — социально-политическая сатира. То, что такая сатира имеет право на существование, доказывать не надо, это ясно. Во всех этих вещах, затрагивающих очень острые социально-политические проблемы, важна позиция автора. Потому что недостатков у нас хватает. Все эти недостатки можно по-разному интерпретировать. Можно преподнести с болью в сердце, можно говорить о них как о явлении нежелательном, но можно это обыгрывать, на этом деле играть и тем самым давать пищу нашим идеологическим врагам.
Я не знаю многих песен Галича, но мне кажется, что в ряде его песен эта социальность, личная позиция недостаточно четко выражена. Я впервые услышал песню «О прибавочной стоимости»: здесь невольно напрашивается вывод, что у нас вроде бы обыватели все, такая ассоциация возникает. Или возьмем другую песню, мне о ней рассказывали, где все «в ногу шагают» и мост от этого рушится. Здесь затрагивается очень большой вопрос. От этого «моста» есть мост к единству вашего общества.
Конечно, мы не то чтобы все одинаково мыслим и все во всех своих поступках были бы одинаковыми — это немыслимо, невозможно. Утопично думать, что все будут одинаково мыслить. Но нашим большим, огромным приобретением является то, что наше общество едино. Наверное, никто бы из присутствующих здесь не хотел бы, чтобы у нас была такая ситуация, как сейчас в США, где существует раскол общества: белые воюют с неграми, классовая борьба очень сильна. Как раз то, что у нас общество более-менее социально однородно, что существует единство, — это дает основу для принятия таких решений, которые отражают мнение большинства народа. Это надо беречь, за это надо бороться. Мы себе иногда просто не представляем, что значит жить в конфликтном обществе, которое раздирается от противоречий. Это наше счастье, что мы живем в обществе, которое имеет единую морально-политическую основу. И надо это нам беречь, ведь можно раздуть какую угодно национальную вражду. И хотя народ у нас десятилетиями воспитан в интернациональном духе, мы должны заботиться об их национальном и социальном единстве. Я работаю в райкоме партии и мне приходится часто встречаться с мнениями простых людей, считающих, что в Академгородке живут ученые, которые «еще неизвестно чем занимаются, хотя здесь им построили очень много». Отдельные такие высказывания есть. С другой стороны, мне приходится встречаться с проявлениями снобизма со стороны научных работников. Так вот, если это подогреть, то может разразиться такой конфликт, от которого никому не будет хорошо...
Есть нечто святое, святые вещи, о которых нужно думать. Меня несколько волнует, я Вам прямо скажу, Александр Аркадьевич, что здесь больше бы социальной ответственности. Понимаете, есть вещи святые, к которым надо осторожно относиться... хотя сатира — есть сатира, и она всегда хлещет очень здорово. Я не берусь судить обо всех Ваших песнях, но мне показалось, что Ваша позиция, лично Ваша, скажем, то, что Вы говорите об обывателях, которые за границей бегают за шмотками… нуждается в более четком выражении».
В.П. Можину задает вопрос молодой публицист Леонид Жуховицкий: «Не считаете ли Вы, что такие песни — при достаточно разумном подходе — можно предварительно аргументировать и пояснить некоторые моменты, но не запрещать. Потому что это настолько накаляет атмосферу, и мы видим подобное в ходе этого праздника песни. Наполовину она накалена чисто идеологическими вопросами. Мы в чем-то не доверяем публике, зрителю, а в чем-то просто не можем аргументировать, потому что нет таких людей, которые трезво оценивали бы то или иное явление и выступили бы с большой трибуны. Может, нужно перед выступлением Александра Аркадьевича людям сказать о своих сомнениях и попросить Александра Аркадьевича самому свою личную позицию поставить прямо, в заостренной форме. Потому что просто избегать таких резких вопросов время уже сейчас не позволяет».
Ответ В.П. Можина: «Сам факт проведения здесь праздника песни свидетельствует о том, что никакого запрета не было. Мы обсуждали этот вопрос – «давать, не давать?». Я прямо говорю: «Как это лучше организовать». У нас были определенные опасения: прежде всего, чтобы не прозвучало какой-нибудь пошлятины, потому что среди самодеятельных песен она есть. Мы не требовали никаких текстов от людей, которые здесь выступали. Мы доверились организаторам, но опасения, что понесут какую-нибудь пошлятину, естественно, были, и мы всегда будем об этом думать и беспокоиться и будем стремиться отбирать и выпускать на публику, тем более на тысячную аудиторию, людей, которые имеют и определенные способности, и по содержанию это должно быть на уровне.
Теперь по идеологии. Это вопрос, который интересовал, интересует и будет интересовать и партийные органы. Мы за это дело отвечаем. Но поскольку это затрагивает широкое общественное мнение, мы знали и знаем, как молодежь к этому относится, то нас, естественно, волнуют вопросы идеологического содержания песен, которые поют. Песни, которые мы здесь обсуждали, в том числе и песни Галича, — это не контрреволюция, не антисоветчина. Если бы это было, мы бы этого просто не допустили, потому что это, кроме всего прочего, было бы противозаконно.
Но я хочу еще раз подчеркнуть и просто посоветовать Александру Аркадьевичу, что позиция автора должна быть в ряде случаев более четко выражена. И еще, мне кажется, есть некоторая излишняя злость, или, вернее, озлобленность».
С официально-партийной точки зрения выступил секретарь Новосибирского обкома комсомола П. Осокин: «Товарищи, <...> никогда не нужно забывать о том, что безусловным в любом виде творчества должен быть принцип социалистического реализма... Мне кажется, бесспорным должен являться у каждого автора принцип, лежащий в основе социалистического реализма, — это принцип типичности...
Сегодня мне удалось услышать несколько произведений товарища Галича, в частности «Балладу о прибавочной стоимости». Вот некоторые соображения относительно этого произведения, которые, на мой взгляд, являются типичными, вернее, подобного рода произведения являются типичными, и моя позиция к ним является аналогичной. Галич в своей преамбуле к тому, почему было написано произведение «Баллада о прибавочной стоимости», сделал отсылку на то, что он бывал за границей и наблюдал наших советских граждан, которые в погоне за тряпьем в общем-то забывают о своей чести и достоинстве. Мне тоже приходилось бывать за границей... с группами туристов, и я вам могу сказать совершенно определенно, что — да, такие случаи у нас бывают, но сказать о том, что это является типичным, я никогда не взялся бы и не имею права сделать такое заявление... Неверно делать и такие смелые обобщения: у нас, дескать, человек, поднаторевший в марксизме-ленинизме... попав за границу, выступает в виде проходимца, продавца Родины и так далее. Я считаю это явление нетипичным, и в этом смысле его и нужно преподносить. Ведь когда такое произведение доносится до сознания школьника в возрасте 15-16 лет без подобного рода или аналогичной преамбулы, этот школьник может сказать: «И у меня есть такие примеры»… Этот школьник будет тыкать пальцем в любого коммуниста и, оперируя вот этими позициями товарища Галича, который для него является достаточно авторитетным человеком, в общем-то будет мазать грязью очень многие святые вещи.
Я могу по этому поводу сказать и другое. Может быть, среди всех сидящих здесь в зале и найдется псих, и как там еще в припевочке: «А кто не псих?», а кто там, значит, «не зам» и так далее. В общем-то, может быть, прием в каких-то аудиториях уместный, но во всех ли? Имеет ли право автор и исполнитель, выступая на достаточно широкую аудиторию... заявлять: «А ты не псих?..» То есть, в общем, опять же типизировать этого психа и ему подобных, чернить всех и вся? (Шум в зале.)
Я могу сказать, что меня тоже довольно трудно стащить с трибуны. Мне хочется высказать еще одну позицию. По-видимому, одним из принципов социалистического реализма является принцип актуальности темы. Мы можем, конечно, сейчас сделать ссылки, что было сказано достаточно компетентно на съездах партии и на пленумах комсомольских и так далее о тех недостатках, которые у нас были. Автор выступает, в общем-то, с хороших позиций. Да, напоминать о том, что у нас такие недостатки были, надо, но насколько нужно очень навязчиво об этих всех недостатках напоминать? То есть привожу мысль опять же к тому, с чего начал: насколько сегодня является актуальной критика того, что было?
Я позволю себе сослаться на один пример: из выступления театра миниатюр НЭТИ (Электротехнический институт. — Ю.К.) в Новосибирске, который (уж не помню, какая там была пьеса по поводу культа личности) делает такое обращение к залу: «Вы не волнуйтесь, все, мол, еще впереди, все еще повторится». Заявлять так должен тот человек, который имеет моральное право такое заявление делать. Какие у него есть сегодня основания заявлять так? Какое сегодня имеется основание, допустим, у товарища Галича (шум в зале), выступая со своей вещичкой (шум в зале), вещью, извиняюсь, о Пастернаке, бросать обвинение? При этом я обращаю внимание на интонации: «Мы не забыли» или «Мы не забудем!». Что значит «Мы не забудем»? Я обращаю внимание на интонации. (Шум в зале.) Здесь передо мной товарищ Галич выступал и как раз говорил об авторском праве исполнителя. Как он преподносит те или иные вещи? Когда говорится о том, что мы, мол, не забудем, я провожу для себя такую аналогию: дескать, мы все это запомним и припомним. Кому? (Шум в зале.) <...>
Если мы ведем разговор о гражданственности, то эту гражданственность можно распространить и на более широкий круг вопросов, которые, кстати говоря, волнуют нашу страну, комсомол, партию. Ни одна из таких тем, тот же Вьетнам, не нашла отражения у тех авторов, которые здесь выступали сегодня. Я не был, к сожалению, ни на одном концерте и питаю надежду послушать сегодня, чтобы создать для себя представление...
О песне «Эта рота» («Ошибка» — Ю.К.): на мой взгляд, эта песня подпадает под разряд типичного, о котором я говорил. И я делаю акцент в этой песне не на то, что заградотряды были у нас сняты в 42-м или 43-м году, а на то, что, мол, сегодня все генералы ходят и не вспоминают о том, что была такая рота, которая полегла. Извините, не соглашусь никогда с тем, что сегодня ходят эти генералы, заслуженные люди, и что никто из них не вспоминает о тех двухстах и прочих, которые полегли в 42-м или 43-м году. И никто меня в этом не убедит. Вот это моя позиция. Надо иметь право на обобщение. Авторское право, гражданское право на обобщение. И этого права, я считаю, не имеет автор песни «Эта рота». Эти слова (стихи. — Ю.К.) были сделаны им понаслышке». (Шум в зале, реплики.)
Выступление физика-ядерщика В.Захарова, доктора наук, поэта: «Я собирался выступить здесь вообще, по поводу всего этого движения. Но пришел очень поздно, поэтому отвечу по существу предыдущему оратору (П.Осокину. — Ю.К.). Я считаю, что то, что им сказано, неверно, и настолько, что это — очевидно. Давайте обратимся к классическим образцам. Вот, например, сатира Маяковского «Баня». Там выведен тип бюрократа, и это совершенно убедительный тип. Разве это означает, что он имел в виду большинство? Разве он дает нам какие-нибудь конструктивные предложения по поводу того, как с этим надо бороться?..
Возьмите Михаила Кольцова, его цикл «Иван Вадимович — человек на уровне». Это убийственная критика. Я скажу, что критика Галича ничуть не более острая, чем критика, которая содержится в фельетонах Кольцова. Это свифтовской силы критика, это удар, чтобы убить. Это, между прочим, классика советской журналистики. Там тоже не содержится никаких конструктивных предложений, как бороться с Иванами Вадимовичами. И там тоже не содержится никаких пояснений, что в Иване Вадимовиче хорошего и на сколько процентов... Задача критики не состоит в том, чтобы дать социологически-научный анализ явления, выяснить, в какой мере оно типично и как с ним бороться.
Задача сатирика состоит в том, чтобы показать это явление, показать как можно более ясно, может быть, гротескно. Вот в чем состоит задача сатирика, и Галич великолепно с ней справляется. Что касается «Баллады о прибавочной стоимости», то она целиком и полностью укладывается в эту задачу сатирика. Тут чувствуется прямая преемственность Маяковского. По-моему, это просто развитие лучших традиций нашей литературы...
По поводу Вьетнама. Это фактическая неточность: среди песен, которые здесь прозвучали, были песни о Вьетнаме. А кроме того, я хочу сказать следующее: во всех песнях, которые здесь исполнялись, без исключения, содержится проповедь человечности, и это — лучшее; я думаю, со мной никто не будет спорить. Если говорить по большому счету — это тоже против войны во Вьетнаме. Это такая идеологическая борьба, которая наиболее действенна и является наиболее эффективной».
А что же сам Александр Аркадьевич, находившийся, как видно из контекста, во время вышеприведенной дискуссия в аудитории (в зале ТБК 12 марта)? Вполне резонно считая, что все сказал своим творчеством и его песни говорят сами за себя, он специально «для начальства», не соизволившего послушать его ранее в концерте, исполнил несколько своих самых острых песен. Исполнение «Баллады о прибавочной стоимости» А.А.Галич предварил следующим выступлением: «Поскольку мы сегодня не столько говорим, сколько занимаемся анализаторством, спорим, вот потому, вероятно, надо сказать, почему эта песня написана. Естественно, как всякий сатирик, я прежде всего воюю с одним из главных недостатков нашего времени — с мещанством и обывательщиной... Должен сказать, что по роду своей деятельности мне приходилось делать несколько совместных фильмов с другими странами: с Францией, Болгарией; сейчас буду делать картину с кооперированной продукцией Италии, Англии и СССР. Мне пришлось много побывать за границей, и я видел, как наши обыватели, которые на словах клялись в верности нашим идеям и идеалам, теряли сознание при виде всяких шмуток заграничных. Как они постыдно себя вели в этой обстановке.
Мне не хотелось бить в лоб, с прямого захода, мне хотелось как-то иначе, немного по-другому рассмотреть эту же самую тему, вывернуть этого мещанина.
То, что вы говорили, я понимаю как то, что вы против того, чтобы складывать оружие сатиры. Я думаю, что оно никогда не будет сложено. Сатира всегда существовала и будет существовать до тех пор, пока будут объекты для сатиры. Вы говорили о литературных достоинствах произведения — что в нем не было никакого открытия. Но в нем было кое-какое открытие. Для меня, во всяком случае.
Сейчас по поручению партийной организации Союза писателей я веду семинар с молодыми, воспитываю молодых драматургов. И вот одна из технических задач, поставленных мной перед ними, — попытка найти абсолютно современное решение старым темам. Что может быть старее темы о мещанине, на долю которого выпало неслыханное богатство и наследство. Но современное решение в данном случае придумано мною впервые. Таким же образом может быть решен «Тартюф», вероятно, «Ревизор» и т.д. Поискать, причем по-своему, а именно, исходя из тех экономических, социальных и политических явлений времени, которые происходят в нашем мире. Эти, грубо говоря, задачи стояли передо мной, когда я сочинял «Балладу о прибавочной стоимости».
Приведем теперь документальные записи еще одной специально организованной дискуссии, которую провели мы с В. Меньшиковым с 20 часов 22 марта до двух часов ночи 23 марта в конференцзале Института геологии и геофизики. Центральной фигурой среди выступавших, несомненно, был директор института академик А.А .Трофимук (который и возглавил «авторский коллектив», отправивший письмо-донос на Александра Аркадьевича в Москву). Касаясь творчества А.А. Галича, он сказал следующее: «Я не был предубежден (против Галича. — Ю.К.), увидев, что он человек моего возраста, думал, что в его выступлении будет связь между поколениями, преемственность. Ну, а что получилось? Вот здесь говорили о «Прибавочной стоимости». Товарищи, это такая вещь безобидная, что можно было бы о ней и не
Товарищи! Ведь это букет. И недаром наливались кровью шеи слушающих его товарищей. Александр Аркадьевич взял на себя очень, с моей точки зрения, неблагодарный труд описывать в такой категорической, не терпящей возражения форме недостатки развития нашего общества. И, преподнося их в высокой художественной форме, он действует на молодежь как удар молота. Молодежь все же не знает, что было в 1943 году, некоторые даже не родились тогда. И эти намеки о павшей армии и прочие штуки ими воспринимаются в буквальном смысле. И почему, делается такой вывод, что эти вставшие из могил бойцы, услышав рог каких-то егерей, неужели они на нашей Родине после 43-го года ничего нового не увидели? Неужели они не увидели победу? И если он гражданин, если у него есть гражданское мужество, он должен был заключить такими словами, чтобы поднять. А вот молодежь станет думать, что от нее скрыли, что какой-то военачальник завел армию, и она погибла в 1943-м…
Или — Пастернак. Я не знаю, где был сам Александр свет Аркадьевич, но, наверное, он мог бы реагировать своевременно и в том кругу, которого это касается, а не разносить это вот так — как истину. Тем более что я сомневаюсь, что это истина.
И вот, товарищи, я хочу сказать Александру Аркадьевичу, чтобы он со своим высоким мастерством, своим умением подать для массы народа ту или иную вещь задумался над тем, перед какой аудиторией он выступает, и если он все это только черными красками рисует, то какое настроение создается у молодежи? Но почему еще аплодируют? Для этого не надо большого труда именно потому, что создана легенда, что он страдал, что его кто-то не пускает выступать, и прочие вещи, понимаете: что он приехал сюда, спокойно говорит перед всеми, и его мужеству, так сказать, вот такому рукоплещет молодежь, которая сути дела, может быть, даже и самой песни не понимает. И на этом играть нельзя.
Старшему поколению особенно непростительно. Я бы не стал даже выступать, если бы это был молодой парень. Ну, бог с ним, где-то начитался, кто-то ему рассказал неправильно, и вот у него создалось такое предвзятое и неправильное представление, что он выступил с такой резкой критикой, так сказать, односторонней, без каких-то там компромиссов».
Выступление директора института не могли не поддержать я подчиненные, в том числе и такие вполне интеллигентные и либеральные, как, например» доктор геолого-минералогических наук Г.Л.Поспелов.
Из выступления Г.Л. Поспелова: «По-моему, бардовская поэзия отличается от небардовской тем, прежде всего, что это поэзия без редактора. Именно в этом ее сущность и основная мысль. И благодаря этому именно к бардам и идут, и первое, что хотят услышать от них, — поэзию без редактора. В этом отношении это движение, безусловно, общественное явление. Песни бардов поют уже миллионы людей — по всей стране. Замолчать, закрыть Америку уже нельзя...
Я думаю, что в этом движении имеется очень большая возможность для сплочения людей, чтобы поднять их интерес к личному творчеству, личному самовыражению... И кроме того, в бардовской песне есть еще один очень важный элемент — в ней проводится критика и самокритика на всех уровнях... В бардовской песне можно очень остро и очень больно, так сказать, высказаться по целому ряду принципиальных вопросов, которые имеются в нашей жизни...
В ходе развития этих бардов и их песен появляются серьезные и очень крупные таланты, которые могут производить большое влияние на общество. Я думаю, что такие люди с таким уровнем таланта, как Окуджава, Галич, способны взбудоражить людей, и чрезвычайно сильно. И здесь стоит вопрос об ответственности таланта.
Все-таки как вы ни говорите, но есть определенная мера в нюансах, как говорится. Когда Галич поет песню об этом самом — «мост обрушивается», так его можно по-разному понять. Под словом «мост» одни поняли Советскую власть, государство: государство обрушивается, если все будут идти в ногу, а другой говорит, что вы говорите ерунду совершенно сущую, он говорит о том, чтобы все люди были разными, не были бы одинаковыми. И совершенно справедливо. Но смотря где расставить акценты, смотря в какой компании и в каких песнях эти акценты расставить...
Я должен высказать свое личное отношение к песне Галича о Пастернаке. Я считаю Пастсрнака одним из гениальных поэтов России, и многое, что делалось в отношении этого старого, больного человека, было совершенно неправильным, возмутительным во многих случаях... Но когда я запоздалую совесть на безопасном расстоянии начинаю слушать, я слушать ее не могу спокойно! Галич не имел права написать о Пастернаке, потому что он трус. Это прямо ему надо сказать! (Аплодисменты.) Бели бы о Пастернаке написал другой человек, не мой, так сказать, современник, не мой однолетник, не тот, который должен был сказать в свое время, а другой, я бы, понимаете, еще бы посмотрел. Вообще говоря, там очень много, очень правильно, очень сильно, на мой взгляд, сказано. И очень хорошо сказано. Но Галич не имел права...
Теперь возьмем «Балладу о прибавочной стоимости». Вторая половина песни не вызывает ни у кого никаких сомнений. Наоборот, все с удовольствием слушают эту вторую половину. И как он смотрел «как на рвотное» и «как это все народное?», когда «наше с тетей Калею». Или что-то в этом роде. Но в начале, когда, говорилось, как изучают марксизм-ленинизм и тупеют от этого, вот эта вещь и прозвучала, собственно, современно и злободневно — в том смысле, что он дал ей такой акцент, при котором он направил эту вещь критически на сегодняшний день, в эту сторону. Так оно и было воспринято. И опять было сказано, какая озлобленность у человека, где у него патриотизм, где у него сознание Родины?
В этом отношении, когда имеются такие песни, создаются такие вещи, нужно всегда, вероятно, большому поэту быть чувствительным к определенным нюансам... В этом смысле я бы сказал, что Галич с его убедительной способностью говорить остро, говорить сатирически является одной из надежд нашей литературы. Но я бы считал, что Галичу надо быть более ответственным, более гражданственным, более патриотом своей Родины».
У Г.Л. Поспелова не было никаких объективных оснований говорить резкие слова в адрес Александра Аркадьевича по поводу Пастернака. Они все же были произнесены в связи с эпизодом, рассказанным Поспеловым относительно его смелого поступка в защиту одного из своих коллег. В этом контексте интересной, на наш взгляд, выглядит попытка одного из участников дискуссии С.Б.Горячева предотвратить излишнюю конфронтацию и предложить разумный компромисс на основе уважения разных точек зрения, в частности, на произведение о Пастернаке: «...если Вы говорите о большинстве, то Вы не правы, потому что на последнем концерте «Памяти Пастернака» зал принял стоя. Потому говорить о том, что большинство не принимает, это неверно, и вообще, понимаете, как-то не с того у нас пошла дискуссия. Оттого что мы найдем сейчас в друг друге неприязнь, понимаете, станем провоцировать друг друга не на те методы разговора, которые приемлемы между интеллигентными людьми, из этого, простите, ничего не получится. Я понимаю Ваше отношение к Александру Аркадьевичу Галичу, Вы убежденный человек в этом отношении. Но, простите, откуда у Вас такая уверенность, что владеете истиной в последней инстанции? Понимаете? Здесь собрался достаточно ограниченный круг людей, очевидно, как-то заинтересованных понять, что же это такое — хорошо это или плохо. Если же каждый из нас начнет сейчас навязывать друг другу истину в последней инстанции, то получится: «если все шагают в ногу — мост обрушивается», несмотря на то, что все идут в одну сторону, все идут строем, и все в порядке. Тем не менее дается команда «Идти не в ногу». И все идут в одну сторону, это дружный коллектив, который, пройдя мост, опять возьмет ногу, опять запоет песню. Не надо упрощать там, где это некорректно. Теперь я призываю обе стороны к корректности и не бодать друг друга головой в. живот. Давайте найдем другие формы дискуссии.
Теперь о другой стороне вопроса, которая меня волнует. Когда проводился этот самый фестиваль бардов, я... отвечал за организационную и финансовую стороны-этого вопроса. Так вот меня, честно говоря, страшно удивило недружелюбие людей старшего возраста, занимающих руководящие идеологические позиции (я имею в виду представителей горкома и обкома партии), недружелюбие к этому делу априори, понимаете. Не слыша ничего, не видя ничего, с самого начала был поставлен вопрос о том, что это плохо. Почему это плохо? — спрашивается. Да потому, что непонятно! Вот как, откуда они приехали, кто их сюда собрал, почему это вдруг такой концерт?..
На дискуссии был поставлен вопрос, и вы сейчас говорите — о неясности авторской позиции Галича в его песнях. Точно совершенно, я абсолютно с этим согласен, то есть нет последней точки над «i», где было бы ясно точно отношение автора, когда мы его не видим, не ощущаем. Когда же мы его видим, когда перед нами стоит человек, так сказать, писательски заслуживающий и доверия, и уважения, то возникает вопрос: «Зачем он это поет и во имя чего это делает?» Ясно совершенно, что человек взял на себя роль, так сказать, санитара. И эта неблагодарная роль ничего доброго ему не предвещает, абсолютно ничего. После каждого выступления он лижет валидол и затем два дня отлеживается. Спрашивается, какая это борьба за популярность, во имя чего он все это делает? Тут все ясно.
Но что-то такое в его песнях недоработано, фактически, понимаете? Я понимаю, как это произошло. Когда человек общается с кругом своих единомышленников, когда ему не нужно объяснять, кто он такой, что он честный человек, то пропадает необходимость в этом самом. Вот не случайно, когда ему на дискуссии мягко и спокойно высказал секретарь райкома партии Можин, он тут же встал и сказал: «Да, наверное, тут чего-то не хватает. Я буду думать над этим вопросом и обязательно буду стараться довести это до полной ясности».
Не можем не привести еще одного яркого выступления на этой дискуссии, принадлежащего женщине, к сожалению, с неустановленной фамилией. «О Галиче говорили, что создается впечатление, будто у него в раннем детстве разбили розовые очки и он стал видеть мир черным. Действительно, впечатление такое, что розовые очки у него разбили. Но только почему это он стал видеть мир черным? Он стал его видеть таким, какой он есть.
И это мне кажется только хорошим, что розовые очки разбили, они вообще никому не нужны. Слишком долго и слишком у многих они были, и слишком большие беды обрушились на нашу страну именно из-за того, что на многих были розовые очки <...> (знаменательно, что эти слова были произнесены весной 1968 г., до ввода советских войск в Чехословакию и тем более в Афганистан, задолго до Чернобыля и полного развала нашей экономики. — Ю.К..). Ну, кое-кто не заблуждался, а знал, что происходит, но большинство людей моего поколения ведь думали, что все идет правильно. А после XX съезда мы узнали (думали, что узнали. — Ю.К.), что именно происходило.
Говорили тут о том, что Галич ведет себя как лично обиженный человек. У меня нет такого впечатления. Разве это личная обида какого-то одного человека на то, что у нас произошло? Разве можно сказать, что это «личная обида» по поводу того, что произошло с Михаилом Кольцовым, этим замечательным патриотом, когда его уникальные записные книжки, в которых была отображена летопись века, «некультурные люди» из НКВД и солдаты выбрасывали и сжигали на глазах у его друзей? Это трагедия не Галича или кого-то одного. В том, что случилось, — трагедия наша общая.
Да, Галич действительно заставляет нас оглянуться на прошлое. Плохо ли это? По-моему — хорошо. Многие уже не помнят того, что было. Помнят люди моего поколения и старше. А ваши дети ведь уже этого не знают. И они должны жить так, чтобы этого никогда не повторилось... И всегда передовые люди нашей страны, настоящие патриоты, открыто говорили о том, что плохо, для того чтобы сделать нашу Родину лучше...»
И хорошей точкой для нашего извлечения из бесценных документов марта 68-го можно, по-моему, считать следующую фразу — из выступления на дискуссии преподавателя английского языка Новосибирского университета (фамилию, к сожалению, установить не удалось): «...если мы не будем петь всякие разные песни, в том числе песни Галича, то не исключено, что нам прядется петь какую-то одну песню, например: «В открытом море не обойтись без Кормчего!».
Закончить же хочется благодарственными словами в адрес судьбы, сохранившей, несмотря на все перипетии последнего нелегкого, почти четвертьвекового периода нашей истории, такие абсолютно документированные источники духовной жизни нашего общества в острый, экстремальный ее отрезок и по поводу такой мощной фигуры, как Александр Аркадьевич Галич!
Библиография. — 1993. — №1. — С.48.
