/76/ НОВОСИБИРСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ

К осени 1967 года у нас уже была оперативная связь с КСП Москвы, и к концу сентября я получил от них приглашение на собрание оргкомитета по проведению Новосибирского фестиваля.

Надо было понимать обстановку КСП-шного движения того времени. Безусловными лидерами были ленинградцы, они и начали раньше всех. Два мощных клуба, «Восток» и «Меридиан», со своими площадками, налаженная система абонементских концертов в течение всего года, свои авторы (Городницкий, Клячкин, Кукин, Полоскин, Вихорев, Глазанов, Генкин, Цветков и другие), мощные теоретики Жанра Ю.Андреев, В.Фрумкин — к ним все тянулись. Державная Москва никак не могла этого потерпеть. Ведь число клубов по стране стремительно росло. И вот шустрые москвичи решили создать клубную федерацию с центром, естественно, в Москве. Если вы хотите быть членом федерации, если ждете от нее помощи в организации гастрольных концертов — гоните бабки, господа! По 20 рублей в год с клуба. Вот на собрание федерации я и попал. Это было в местечке Боровое, 30 сентября — 1 октября, подальше «от всевидящего ока, от всеслышащих ушей».

Президентом федерации был тогда Сергей Чесноков, аспирант МИФИ. Приехали, по сути дела, только ленинградцы (В.Фрумкин, А.Яшунская, С.Рабинов), от провинциальных клубов был один я. В первый день обсуждали внутрифедеральные дела (о новых клубах, о тактике КСП-шного движения, о гастрольбюро и пр.) вечером, естественно, пели песни и общались, как говорится, без протокола. Никто не скрывал своего нега/77/тивного отношения к позиции государства по отношению к авторской песне, да и вообще фамилии Галича, Солженицына звучали довольно часто. Мне стало ясно, почему Сережа Чесноков, говоря о грядущем Новосибирском фестивале, заявил: «Хотелось бы, чтобы фестиваль прошел под флагом остросоциальных песен Кима и Галича».

На другой день в Боровое приехал представитель новосибирского клуба «Под интегралом» Валерий Меньшиков и сообщил, что подготовка к фестивалю идет полным ходом, время — первая половина марта, готовится ряд площадок под концерты, планируется теоретическая конференция и т.д. Конечно, я сразу застолбил два места, для Зонова и для Дольского, которым фестиваль оплачивал расходы, и еще четыре — за свой счет. Тогда же я договорился с Анной Яшунской о приглашении ленинградских авторов в Свердловск. <…>

 

/89/Письмо Валерия Меньшикова с приглашением в Новосибирск

 

/90/ В феврале мы получили пригласительное письмо от В.Меньшикова, и началась подготовка к Новосибирскому фестивалю. Стал вопрос — кто оплатит командировку? Бригада собралась немалая — кроме меня, А.Дольский, Л.Зонов, В.Хайдаров, В.Пинаева. Городской клуб туристов тогда возглавлял Георгий Малелин. Когда мы обратились к нему за помощью, то он прореагировал так. Вот что он сказал: «Вы едете в самый что ни на есть эпицентр Жанра. Вы пишете все концерты, вы переписываете все новые песни, а потом копии всего этого передаете нам в клуб, а мы оплачиваем вам все расходы». Так и договорились.

И вот 7 марта в 11 часов мы приземлились в Толмачево (аэропорт Новосибирска).

Надо отдать должное клубу «Под интегралом» — фестиваль был организован просто великолепно. В аэропорту нас ждал встречающий и даже специальный автобус для гостей. В автобусе мы познакомились с писателем Евг.Шатько («Юность», повесть «Зной») — оказался разговорчивым, коммуникабельным человеком. Ехал, как и мы, на фестиваль по заданию журнала, однако, насколько я знаю, так ничего и не опубликовал.

Ни Дольского, ни Зонова в Новосибирске тогда никто не знал, поэтому всю нашу группу разместили не в престижных гостиничных номерах для почетных гостей, а на 5-м этаже общежития номер 3 Новосибирского госуниверситета.

К 16 часам руководителей всех иногородних делегаций (а пока приехали мы да красноярцы) вызвали в холл гостиницы «Золотая долина» на инструктаж. Вел совещание сам Анатолий Израильевич Бурштейн — президент клуба «Под интегралом». Он рассказал нам, что идеологическая обстановка в Новосибирске вокруг фестиваля неблагоприятная, просил обратить внимание на политическую направленность репертуара наших авторов и для хорошего первого резонанса исключить из выступлений остросоциальные песни. Первый внефестивальный концерт отдали красноярцам и нам.

Я получил пропуск на всю нашу делегацию. Вернулся в общежитие и объявил, что нам сегодня отдают целое второе отделение. Надо готовиться.

/91/

Пропуск

на все вечера

Новосибирского

фестиваля

 

Сдержанный Лев Зонов, как всегда, оставался внешне невозмутимым, а вот Саша Дольский забеспокоился: «Старик, — позвал он меня, — че петь-то?» Я хорошо знал все песни Саши, знал, как они воспринимаются залом, и мы вместе придумали нехитрую драматургию его выступления по принципу нарастающего успеха. Три самых забойных песни оставили на «бис».

Ни он, ни я в то время не знали, что мы готовим событие, значительное в истории Жанра и поворотное в Сашиной судьбе. Этот первый концерт состоялся в Доме ученых, и вел его один из функционеров клуба «Под интегралом» Андрей Берс. В первом отделении красноярцы пели костровые песни, зал сдержанно аплодировал. Второе отделении начал Лев Зонов. Зал оживился, а после пародии на Ю.Кукина — взорвался. Наконец-то услышали то, ради чего пришли. И вот тут-то прямо во время исполнения песни в зал ворвалась группа москвичей, которые только-только приехали. В штормовках, с гитарами, они через весь зал шумно, во главе с С.Чесноковым прошли прямо на сцену и спели какую-то приветственную песню. Смущенный такой бесцеремонностью Лев тактично покинул сцену, а после того, как нахрапистые москвичи со сцены ушли, /92/ вернулся, и зал встретил его аплодисментами! В общем, первое выступление Льва Зонова прошло очень удачно.

Затем Берс объявил выход Саши Дольского. Тогда Саша еще не знал, что пришел его звездный час. Начал он с песни о манекене. И постепенно его успех нарастал. Спев 3-4 песни, Саша ушел за кулисы, вышел к микрофону ведущий и стал ждать, когда стихнут аплодисменты. Они не стихали, ведущему не давали говорить. Он вынужден был снова пригласить Сашу, и тот стал петь забойные песни. Зал бушевал. В это выступление у Дольского было не менее пяти «бисов».

Такой успех совершенно не планировался организаторами, и Берс все сделал, чтобы Саша поскорее ушел. Ведущего можно было понять: во-первых, он не слышит — чего это они там бушуют, а во-вторых, у него за кулисами сидят и ждут своего выступления трое москвичей, а после них зрителям приготовлена бомба. Бомбой стал... Но лучше по порядку. Наконец отпустили Дольского, С.Чесноков и С. Крылов после успеха Саши так и не сумели разогреть зал, вроде стали все уже собираться на выход, как вдруг... «Выступает Александр Галич!»

Это был шок. Воцарилась мертвая тишина. Вышел красивый, чуть сутуловатый брюнет. Ему вынесли стул, опустили микрофон, и он начал петь. Сначала «Ошибку». Потом «Старательский вальсок». И «Закон природы» (Резонанс). Зал аплодировал. Это была не только благодарность за песни, это были аплодисменты восхищения перед гражданским мужеством автора.

Все выступление было снято полностью нашими свердловскими кинематографистами во главе с Аветом Гарибяном. Кроме наиболее интересных концертов, они снимали и теоретическую дискуссию, и еще много чего. /94/ Жаль, что после возвращения в Свердловск все, что снято, было приказано смыть!

Но вернемся к Галичу. Насколько я знаю, это было первое его публичное выступление. В то время это был поступок. Если помните, весной 1967 года в верхах было принято решение об усилении идеологической работы. Во всех управлениях КГБ были организованы так называемые пятые отделы по борьбе с идеологическими диверсиями. Кто тогда был в руководстве клуба «Под интегралом»? Молодые научные работники — аспиранты, молодые доценты — им защищать кандидатские и докторские диссертации. И уж если они приняли такое рискованное решение предоставить открытую эстраду А.Галичу — это был смелый гражданский поступок.

Ведь все прекрасно знали, что в песне «Ошибка» Галич, не скрывая сарказма, рисует картину устройства правительственных охотничьих угодий на месте захоронения жертв Великой Отечественной войны. А «Старательский вальсок» — отнюдь не о золотодобытчиках, а о всеобщей подлости молчания:

 

...Пусть другие кричат от отчаянья,

От обиды, от боли, от голода.

Мы-то знаем — доходней молчание,

Потому что молчание — золото.

 

В песне «Закон природы» (Резонанс) А.Галич гениально предвидел грядущие события 1991 года:

 

Повторяйте на дорогу

Не для кружева словца,

А поверьте, ей же богу,

Если все шагают в ногу,

/95/

Мост обрушивается!

 

И три эти песни — самые нейтральные из всех песен Галича, выбранные им и организаторами фестиваля для первого выступления. Потом пошли песни покруче! И все же от этого его первого выступления впечатление было очень сильным. Вы только подумайте: дома-то сидишь и крутишь его пленки — и то стараешься сделать звук потише, чтобы соседи не услышали, а тут, на открытой эстраде, для полутора тысяч слушателей — это было нечто!

После концерта, в ресторане Дома ученых был дан прием для участников фестиваля. Наша делегация (куда уж нам, провинциалам!), не получила ни одного пригласительного билета. Благо, в этот день у Авета Гарибяна был день рождения, и мы воспользовались его приглашением, чтобы немного эмоционально расслабиться. А где же был Саша Дольский в это время? С нами! Герой дня, как бы сейчас сказали, купался в этот вечер, вернее, в эту ночь, в лучах славы. Пел много, очень охотно и очень хорошо. Как позднее напишет Виктор Славкин в корреспонденции «Странные люди заполнили весь этот город», «всего пятнадцать минут понадобилось Саше Дольскому, чтобы стать «звездой первой величины». В ту ночь он пел «Развеселую песню о манекене», «Как нарисовать птицу» (на слова Жака Превера), от «Канатоходца» до «Фантомаса», и Дольский, Дольский, Дольский! — понеслось по Академгородку».

Песенный пир закончился где-то уже в четвертом часу утра. Молодые были. Здоровье — не меряно.

На другой день в 12 часов все пошли на пресс-конференцию. К тому времени в Новосибирск приехали ленинградцы. Вот там-то и произошла теплая, с объятьями, встреча со старыми знакомыми — Юрой /96/ Кукиным, Валей Глазановым, Владимиром Фрумкиным. На пресс-конференции ничего особенного не произошло. А.Бурштейн с адвокатской ловкостью обходил все острые углы и даже достойно ответил на такой выпад чиновника Главлита, произнесенный прокурорским тоном: «Как вы понимаете, всякое сообщение сведений неопределенному кругу лиц, в том числе исполнение песен на открытой эстраде, — это публикация. Все ли тексты имеют визу Главлита?»

Вы чувствуете? Было, было давление на организаторов фестиваля.

В тот же день, 8 марта, состоялось официальное открытие фестиваля. Каждый выступающий пел всего две песни. На сцене — красивый задник с огромной эмблемой фестиваля. За столом — крупнейшие ученые Академгородка, организаторы и почетные гости. Однако меня в то время не очень интересовал этот торжественный ритуал. Мы приехали сюда не развлекаться, а работать. И вот после начала концерта я пошел за кулисы, чтобы договориться с Галичем о его приезде в Свердловск. Я представился и спросил его, как насчет выступлений на Урале. По-моему, он несколько удивился и ответил уклончиво: то-се. Я немного раскрепостился и спросил, почему он поет сидя, не как все барды. Он ответил, что он не умеет. Да я вас научу, осмелел я. Нашли тут же шпагатик подвязать гитару, я отрегулировал его длину, даю гитару Галичу — попробуйте. Он надел шпагатик на шею — неудобно, говорит. Так шпагатик надо пропустить под мышку под правую руку, объясняю я и поправляю, как надо. О, заулыбался Галич, — теперь хорошо, удобно.

Я вернулся в зал, гордый выполненной исторической миссией — научил великого барда петь стоя. Через некоторое время Владимир Фрумкин — он тогда /97/ вел этот концерт — сказал несколько теплых слов о самом Галиче и его песнях, а потом объявил выступление. Смотрю — стула не выносят, а мой способный ученик выходит с подвязанной гитарой. Такое не забывается. После этого Галич на всех концертах пел только стоя.

Тогда он спел «Балладу о прибавочной стоимости» и «Ошибку». Зал его долго не отпускал. В этот момент произошла заминка. Галич растерянно глянул за кулисы. Вышел Фрумкин, они о чем-то пошептались. Нам всем было понятно, что произошло. Галич боялся навредить организаторам фестиваля, спев что-то крамольное. Но все обошлось. Концерт прошел гладко.

Помните, как начинается «Баллада»?

 

Я научность марксистскую пестовал,

Даже точками в строчках не брезговал,

Запятыми по пятам, а не дуриком

Изучал «Капитал» с «Анти-Дюрингом».

 

Марксизм — в основе государственной идеологии, учение канонизировано, всякое отступление было ревизионизмом, ересью, крамолой. А тут такое ироничное, насмешливое, даже сатирическое отношение — кто же из идеологических работников такое потерпит?

После концерта все участники и гости пошли в кафе. Но что такое? Нашу делегацию опять не пропускают! Тут я нашел Бурштейна, и только благодаря его вмешательству мы попали в кафе. Там немного освежились со своими ленинградскими знакомыми, а потом все мы, свердловчане, а с нами Кукин, Глазанов и Галич пошли на частную квартиру продолжать песенный пир. Здесь-то Саша Дольский близко познакомился с Галичем. Они долго сидели на кухне и говорили /98/ «за творчество». Проходя мимо, я случайно услышал фразу Саши: «Александр Аркадьевич! Ты неправильно пишешь песни!». А Галич слушал.

Разошлись поздно.

А на другой день начались фестивальные концерты сразу на нескольких площадках. Билетов не хватало. Пришлось устраивать концерты, которые начинались в 12 часов ночи, и все равно залы были переполнены. Это было событие. А Дольский был просто нарасхват. Он выступал 11 раз!

Вскоре я уехал в Свердловск.

 

В кн.: Горонков Е. Память, грусть, невозвращенные долги. – Екатеринбург: ООО «СВ-96», 2002. – С.76