НЕМНОГО О ТАЙГЕ
     Поставили лагерь на границе леса, чтобы полюбоваться на Саянские гольцы. Со склона пика, обозначенного на карте 2626, Малая Кишта срывалась водопадом высотой метров двести, бежала мимо наших палаток довольно бурным потоком и скрывалась в тайге.
     Помните песенку из классического фильма?

А я иду, шагаю по Москве.
Но в жизни я пройти смогу
Солёный Тихий океан,
И тундру, и тайгу…

Ещё песня старшего поколения.

Я по свету немало хаживал.
Жил в землянке, окопе, тайге…

     Многие люди, особенно жители крупных городов, представляют тайгу как что-то, если не очень страшное, то уж точно дикое, таинственное и суровое. Возможно, в этом есть доля правды. Тайга, как мать. Будешь себя хорошо вести – приласкает, накормит и мягко постелет. А поведёшь себя плохо – накажет, и иногда крепко. Может, поэтому и сложилось такое впечатление о тайге у тех, кто приходит к ней со своими городскими привычками.

КОЛЕНО
     Мы догнали новосибирцев уже на Казыре. Они заканчивали сборку своих плотов. в весьма мрачном настроении. Один из участников похода сильно повредил себе колено топором. Перед новосибирцами маячила невесёлая перспектива возвращения, сплав на плотах с такой серьёзной раной был слишком рискованным. От места строительства плотов за два-три дня можно было добраться налегке до Верхней Гутары и вернуться с лошадьми, или, что тоже было возможно в те времена, вызвать вертолёт. Отправляясь вниз по реке, они на две недели исключали любой контакт с цивилизацией.
     Новосибирцам повезло. На их счастье с нами была Наташа Эделева, наш легендарный врач реаниматор. Наташа прекрасно сделала операцию Сергею, и на следующий день два плота ушли вниз по Казыру. Через пару дней, срубив плот, мы отправились вслед за ними.

НАЧАЛО СПЛАВА
     «Долгое время эта река считалась самой сложной для сплава» – так написано про Казыр в книге «Водные маршруты СССР». Но уже во времена нашего посещения Казыр вряд ли входил в первую сотню сложных рек. Впрочем, пороги были, и совсем не простые.

     Одно место вызывало некоторую тревогу. В самом начале сплава давным-давно образовались по обоим берегам огромные, высотой несколько метров, завалы. Речку они не перегораживали, но определённую опасность представляли. Во-первых, вода уходит под брёвна, и легко может затянуть туда плот. Во-вторых, в любой момент могут застрять новые брёвна и перегородить и без того узкий проход, а тогда это уже будет не завал, а залом.  С берега ничего рассмотреть не удаётся, и приходится идти несколько километров в петляющем бревенчатом коридоре с надеждой на удачу.
     Зато потом можно полюбоваться очень красивым водопадом на левом притоке Катуне (не путать с рекой Катунь, что течёт по Алтаю). Водопад не высокий, метров восемь, но впечатляет тем, что как бы вылетает из высоченной скалы хребта Ергак-Таргак-Тайга, чтобы через какой-нибудь километр влиться в Казыр.

ДОЖДЬ
     Всё складывалось, вроде бы удачно. Уже через два часа после прибытия в Нижнеудинск мы летели на самолёте в Верхнюю Гутару. Семьдесят километров пешей части протопали без особого напряжения, даже с Чертова Моста через Кишту никто не свалился. Плот, срубленный из восьми сухих ёлок, легко управлялся двумя гребями. Гольцы и харюза буквально атаковали  наших рыболовов. 
     Настораживало только одно – прекрасная погода. Мы старались не говорить о ней, чтобы не сглазить, но, наверное,  кто-то не удержался. Дождь пошел 25 июля. Забегая вперёд, скажу, что он, практически без перерывов, продолжался до конца похода. И в этот же день слёг Саша Лебедев.
     Оказалось, что незадолго до похода Сашу прооперировали где-то в районе копчика, а он об этом нам не сказал. И теперь что-то там открылось. Наташа блестяще справилась и с этой проблемой. Интересно, что в качестве анестезирующего использовался медицинский спирт. Так вот, двадцать грамм спирта ушло на протирку инструмента и места операции, двести грамм – на «наркоз» Лебедева и триста грамм – на поддержание бодрости духа у Саши Никифорова, исполнявшего обязанности ассистента. Через пару дней Лебедев уже мог без посторонней помощи стоять на плоту, сидеть было труднее. И мы продолжили сплав.

ИДЕМ ДАЛЬШЕ
     Дождь дождём, а надо было идти. Вода в реке прибывала, что для рубленого плота очень кстати. Пороги упрощаются, а от шивер и вовсе ничего не остаётся. Трудно только было войти в основную струю. Она, эта струя, возвышалась над остальной водой чуть ли не на метр. По крайней мере, стоя на одном берегу, другой берег уже не видишь. Деревья на нём, конечно, видны, а сам берег – нет. А идти вне струи опасно, на повороте она бы легко разбила плот о скалы. На каждом пороге нас ждали записки примерно такого содержания.
     «Температура нормальная. Спасибо Наташе».
     «У больного прорезался аппетит. Спасибо Наташе».
     «Сергей начал двигать ногой. Спасибо Наташе».
     «Колено не болит! Спасибо Наташе».
     «Сергей начал ходить. Спасибо Наташе».
     Через полгода в Москву пришло письмо, заканчивающееся словами: «Колено как новое. Спасибо Наташе!»
     История с операциями имела продолжение. Несколько лет спустя в Бурятии, на аэродроме посёлка Кырен, мы встретили группу молодых людей. Один из них поздоровался с Наташей.
     – Мы разве знакомы? – удивилась она.
     Вместо ответа парень закатал штанину на правой ноге.
     – Серёжа!
     Из-за нелётной погоды мы застряли в Кырене. Два дня Сергей не отходил от своей спасительницы, его друзья смотрели на Наташу, как на богиню. На третий день, потеряв надежду улететь, мы расстались. Новосибирцы ушли на Урик, мы – на Китой, и с тех пор больше не виделись.
     Узнав подробности этой встречи, Александр Сергеевич Лебедев, уже ставший дедушкой, пришёл в некоторое замешательство.
     – Встретимся мы с Наташей где-нибудь в приличном обществе, а она меня сразу по внешнему виду не узнает? Лет-то уж много прошло. Что мне ей тогда демонстрировать?

ИЗБУШКИ
     Мне уже доводилось сплавляться по Казыру, и это давало нам определённое преимущество. По крайней мере было известно расположение охотничьих избушек. Первая, около которой мы зачалились, выглядела не очень привлекательно. Но когда избушку привели в порядок, вычистили и помыли, затопили печку, она оказалась самым уютным местом во Вселенной. И мы стали приспосабливать стоянки к таким избушкам.

     Практически в каждой избушке лежала записка, в которой её хозяин разрешал туристам брать всё, что им может понадобиться. Просил он только сообщить, что именно взяли. Дело в том, что охотников на зиму доставляли вертолётом, и, прочитав записку, хозяин избушки мог сразу восполнить убытки.
     Припомнилось, что в одной избушке стоит огромный, килограмм на пятьдесят, мешок с сухим молоком. И действительно, он там стоял, практически нисколько не похудев с прошлого раза. И если в блинную муку добавить сухого молока, оладушки получаются удивительно вкусными.
     Очередная избушка ждала нас на правом берегу перед «Кривым» порогом. Когда она показалась из-за поворота, мы увидели дымок над трубой. В избушке уже кто-то был. Те, кто ходил по тайге, знают, как приятны встречи с людьми, туристами или местными жителями. Мы приготовились к чалке.

ВЫСОЦКИЙ
     Плот уже подходил к берегу, когда из избушки вышел мужчина неопределённого возраста, и вместо традиционного «здравствуйте» глухо сказал:
     – Умер Высоцкий.
     Мы застыли. Коля Шишканов, собиравшийся чалить плот, так и окаменел с занесённой для прыжка ногой и с верёвкой в руках. Греби, потихонечку толкавшие плот к берегу, остались в воде. Окажись на нашем пути камень, переднюю подгребицу попросту разворотило бы. Это я сейчас восстанавливаю картину событий, а тогда вместе со всеми полностью перестал воспринимать  окружающее.
     Очнулись мы только в улове, куда боковая струя затянула плот перед самым порогом. А потом мы сидели в избе вместе с тофом Володей Сагаловым и пили спирт. Коля взял гитару и, задумчиво перебирая струны, негромко пропел:

За меня невеста отрыдает честно.
За меня ребята отдадут долги.
За меня другие допоют все песни,
И, быть может, выпьют за меня враги.

     Не знаю, что пили враги, мы в эту ночь спирт не разводили. А прекрасная Саянская тайга тихо слушала песни Высоцкого. Володя Сагалов грустно молчал и только иногда подпевал знакомые ему строчки.
     Кем был Высоцкий для нашего поколения? Рафинированная интеллигенция предпочитала Окуджаву и Галича. У походных костров звучали песни Визбора, Якушевой, Кима, Новеллы Матвеевой, Вахнюка, Кукина, Городницкого, Берковского и многих других авторов, известных и не очень. Для «чутких высоких залов» пели Никитин и Берковский, Ляля Фрайтор и Тамара Комиссарова, Серёжа Чесноков и Боря Рысев…
     Были, конечно, и любители эстрады, где блистали несравненная Анна Герман и загадочная Аида Ведищева. Голос Аиды знала вся страна по песенкам «Где-то на белом свете…» из «Кавказской пленницы» и «Помоги мне…» из «Бриллиантовой руки», но только редкие счастливцы видели её «живьём», так как на телевидение её не пускали.
     А Высоцкий был близок всем. С его уходом страна потеряла ТОВАРИЩА. Да, ТОВАРИЩА, как бы это слово не пытались сейчас затоптать. Товарищ вместе с тобой варит сталь, ведёт самолёт, учит сопромат, берёт перевал…

ГЕОЛОГИ
     Поход сразу потускнел. Пропала весёлая злость, без которой прохождение порогов не доставляет никакого удовольствия. Весёлая злость пропала, осталась невесёлая. Теперь, несмотря на всё возрастающую мощь реки, мы входили в основную струю с первого раза, всего за несколько гребков. Прошли «Щеки» и не оглянулись.

 
     Не раз в журналах появлялись фотографии людей на плоту, сделанные в пороге «Верхне-Китатский». Уж больно он для этого подходит. Мы просто с ходу прошли этот порог, нисколько не заботясь о кино и фотосъёмках. Не думалось как-то об этом.
     На правом берегу стояли геологи. Они имели радиосвязь с Большой Землёй и подтвердили скорбную весть. Высоцкий умер 25 июля. И мы вспомнили, что дождь пошел как раз 25 июля. Совпадение?
     И снова мы пили неразведённый спирт. И снова Казыр слушал песни Высоцкого.

Среди нехоженых путей
Один – пусть мой!
Среди невзятых рубежей
Один – за мной!
А имена тех, кто здесь лег,
Снега таят…
Среди непройденных дорог
Одна – моя!

     В пороге «Базыбайский» плот перевернулся. Возвращать плот «на киль» не стали, поставили новые подгребицы на бывшее днище и отправились дальше.

ВОЗВРАЩЕНИЕ
     Перевёрнутый плот плохо слушался, косо лез на вал, не хотел прыгать через обливные камни, но нам было всё безразлично.

Почему всё не так? Вроде – всё как всегда:
То же небо – опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…

     Небо, правда, было совсем не голубое. Дождь не прекращался, но и на него мы не обращали внимания. Перестали «охотиться» за избушками. Механически ставили палатки, разводили костры, не ощущая вкуса, доедали макароны и тушенку. Спирт допили в Верхне-Казырской заимке у маленького мемориала Кошурникова, Журавлёва и Стофато, изыскателей, погибших в 1942 году на Казыре. О судьбе их трагически закончившейся экспедиции рассказал в повести «Серебряные рельсы» Чивилихин.

     Уже в поезде Саша Лебедев удивлённо обратился сразу ко всем.
     – Не понимаю, как Сагалов, сидя в своей избушке, узнал о смерти Высоцкого? Радио у него не было, а новосибирцы прошли мимо него двадцать третьего.
     Коля немного помолчал и ответил фразой из книжки Александра Бермана «Грани риска».
     – По пустынной тайге  ходят люди и ходят слухи – разные, но всегда правдивые.