Московский центр авторской песни - Home
Поиск:    
Навигация

АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ: «ПОМНИ О МЕЛЬНИКЕ!»

"Андреев о Галиче" или "АЛЕКСАНДР ГАЛИЧ: «ПОМНИ О МЕЛЬНИКЕ!»
Неизвестные страницы 
Новосибирского фестиваля песни 1968"


Казалось бы, уже известно все о том, какую роль сыграл в жизни Александра Галича фестиваль песни, проходивший с 7 по 12 марта 1968 года в новосибирском Академгородке. Опубликованы многочисленные воспоми-нания участников , речи погромщиков , вышел диск с концертом в Доме ученых, фильм «Запрещенные песенки» с чудом уцелевшими кадрами. Даже перепечатана пресловутая статья Н. Мейсака из «Вечернего Новосибирска», ставшая поводом для запрета публичных выступлений. Но до сих пор остава-лось неопубликованным выступление самого Галича на диспуте, который по замыслу организаторов проходил во время всего фестиваля в свободное от концертов время.
В основном в этот день – 11 марта – спор разгорелся вокруг творчества свердловчан. И если оценки песен Александра Дольского были практически полюсными, то туристским песням Льва Зонова досталось крепко. Говорили также и об опыте работы клубов, о моде, о критериях определения плохой и хорошей песни, о путях ее распространения, о ее предназначении, о необходи-мости социологических исследований аудитории и авторов. Социолог Ю. Карпов зачитывал результаты уже проведенного анкетирования. Моло-дой писатель Леонид Жуховицкий просил всех выступающих авторов песен отвечать на несколько вопросов о себе и своем отношении к песне, и в том числе на такой, немного наивный: «Долго ли собираетесь заниматься своим искусством?» Интересным и четко аргументированным было выступление новосибирского ученого «инженера Полетаева». Именно так незадолго до фестиваля подписал он свою ставшую знаменитой статью в «Комсомолке» о физиках и лириках, которая положила начало известной дискуссии под деви-зом «Нужна ли в космосе ветка сирени?» На фестивале он говорил о том, что песни и их авторы разнородны и несопоставимы: Галич – это прежде всего стихи, Дольский – музыка, и так далее, и что он на месте социологов изучал бы не единое явление, а различные жанры в бардовской песне. Большую часть своего выступления уделил И. Полетаев контролю над репертуаром. Подчеркивая его необходимость, он сказал, что степень строгости контроля показывает уровень демократии в обществе. С его легкой руки в последую-щих выступлениях утвердился термин «забор», за которым, по его мнению, должны остаться «порнография, нецензурщина и контрреволюция». Еще го-ворил он о том, что у песен, которые можно петь у себя на кухне, у костра и на фестивале – заборы разные. Но и спорил с теми, кто ратовал за принятие же-стких законов, определяющих, что вредно, противопоставляя этому гибкое управление идеологией. Принимал участие в дискуссии и упоминаемый Га-личем Сергей Чесноков.
Александр Аркадьевич Галич выходил к микрофону не один раз, и первая часть его выступления переросла в небольшую импровизированную пресс-конференцию.

– Я попытаюсь, во-первых, ответить на те вопросы, которые задал... Жуховицкий. Кроме того, попробую в меру своих возможностей ответить на те, несколько запутанные, я бы сказал, вопросы, которые были подняты в ходе этой дискуссии.
Кто я такой? Я еще с конца войны профессиональный писатель. Я написал довольно много пьес, поставленных и в театрах Советского Сою-за, и за рубежом. По моим сценариям поставлено девять полнометражных фильмов, прошедших не только в Советском Союзе, но и во многих стра-нах мирa. Некоторые из них были награждены международными премия-ми, в частности один фильм был награжден международной премией именно за сценарий. Речь идет о картине, снятой режиссером Калатозо-вым, – «Верные друзья». Это такая старая комедия, где играют Чирков, Меркурьев и Борисов. Говорю я это все вовсе не для того, чтобы, так ска-зать, сейчас перед вами отвечать на анкетные вопросы или рассказывать, какой у меня славный путь за плечами. Вовсе не в этом дело. Дело в том, что для меня работа в жанре песни – вот та работа, обсуждением которой мы сейчас занимаемся, это есть прежде всего продолжение моей профес-сиональной литературной, писательской деятельности. И только так, как абсолютно профессиональную, абсолютно естественную и необходимую для себя деятельность я это и рассматриваю.
Есть старая поговорка о том, что всякое новое – это хорошо забы-тое старое. Ну, действительно, в общем, явление-то это не такое уж новое. Оно существовало во все века и существует во многих странах. И ничего мы тут особенного не открыли. Причем всегда существовали поэты, не расстающиеся с гитарой. Федерико Гарсиа Лорка, скажем, назывался своими друзьями «поэтом догутенберговской эпохи», потому что не лю-бил печатных изданий – он считал, что он как поэт должен выступать с ги-тарой и петь свои песни. Примерно половину своей жизни отдал этому де-лу Бертольд Брехт, который нам с вами известен в основном как драма-тург, а, скажем, в Германии, во Франции, в Англии он – даже больше чем драматург – был известен как поэт, выступающий с гитарой, поэт-сатирик. Карл Сэндберг... Примеров вокруг нас огромное количество. Кроме того, всегда в этом жанре существовали люди, которые своим исполнительст-вом приобретали права авторства. Помните знаменитую фразу у Бориса Леонидовича Пастернака, где могло «сквозь исполненье авторство про-цвесть»? Вот я, например, считаю, что целый ряд уже виденных вами здесь исполнителей, скажем такие как Чесноков, – они где-то очень близ-ки к этому уровню, когда сквозь исполнительство процветает авторство. Мы говорим «песни Пиаф», мы говорим «песни Шарля Азнавура», мы го-ворим «песни Ива Монтана» – потому что это те исполнители, которые становятся соавторами автора слова и автора музыки. И также рядом с ними существуют поэты, для которых это есть профессиональная деятель-ность, это то, чему отдана их жизнь, и во всяком случае это продолжение их литературного и их гражданского дела.
Поэтому я, честно говоря, при всей своей любви и дружбе к Игорю Андреичу Полетаеву, должен с ним поспорить. Скажем, согласившись с ним в том, что, как я бы сказал, тут в данном случае почти каждый чело-век – это свой жанр. Понимаете? Бережков – это свой жанр, Чесноков – это свой жанр, Кукин – это свой жанр, Дольский – это свой жанр. (И ду-маю, что, кстати, вот тот злополучный забор, о котором мы здесь говори-ли, он тоже, в общем, у каждого до какой-то степени индивидуален. По-тому что, ну, не думаю, чтобы мы получили большую радость, предполо-жим, от сильно эротических стихов Льва Ошанина. Но представьте себе, что были бы изданы такие законы, которые очень точно определяли бы вот эти самые, понимаете, границы в ту пору, когда Александром Сергее-вичем Пушкиным была написана «Гаврилиада». Значит, не русская – ми-ровая культура осталась бы без «Гаврилиады», мы остались бы без «Орлеанской девственницы» Вольтера...)
Хотя вместе с тем... – я вовсе не собираюсь себе противоречить, – но мне было очень странно читать дискуссию, напечатанную в «Вопросах литературы», в которой в основном прозвучали жалобные ноты о смерти, так сказать, об умирании песни. Мне кажется, и я убежден, что песня сей-час переживает не умирание, а наоборот – она приобрела некое совершен-но иное, очень самостоятельное и своеобразное качество. Я понимаю, что, скажем, выступление Зонова могло вызвать некоторые недовольные реп-лики, но даже это явление – необходимость, что ли, запеть своими слова-ми – оно ведь чрезвычайно характерно. Можно представить себе так: что ж, в тридцатые годы не было, что ль, геологов? Туристов не было? Аль-пинистов не было? Были! И сочиняли песни. Но вместе с тем часто пре-красно обходились – между прочим, значительно спокойнее обходились песнями, сочиненными д л я н и х. То есть теми же самыми песнями, ко-торые пелись вокруг них по всей стране. Мне кажется, сейчас возникла песня как наиболее мобильная и быстро откликающаяся на события, что ли, форма. Она сейчас вышла на передний край. Я вовсе не склонен здесь рассматривать положение пессимистически.
Почему я говорил о себе как о драматурге? Потому что мои песни – это, как правило, все-таки маленькие истории. Это одноактные, если хоти-те, драмы. Вот, скажем, «Песня о кассирше». В общем, это кинофильм. «Баллада о прибавочной стоимости» – это сатирическая комедия. Недаром ко мне обратился московский Театр сатиры с предложением по мотивам «Баллады о прибавочной стоимости» написать просто целую пьесу с пес-нями, с зонгами, как это делается в таких жанрах.
Причем я вот, например, действительно занимаюсь главным обра-зом публицистикой и сатирой. Для меня интересно в данном случае про-сто с точки зрения литературной определить границы, возможности сло-весной нагрузки в ткани произведения. Я говорю здесь о технической за-даче, но есть задачи, конечно, значительно более важные – задачи граж-данские. В общем, сатира всегда является одной из передовых, что ли, сторон гражданственности.
Кроме того... На эту тему уже приходилось как-то раз говорить... Я не помню точно, в какой стране, и не помню точно, в каком городе, и не помню точно, в каком веке, – кажется, в Италии, кажется, в Равенне, ка-жется, в очень давние средние века, – несправедливо засудили одного мельника. Его казнили. После казни выяснилось, что он был осужден не-справедливо. И с тех пор каждое заседание городского суда в продолже-ние многих столетий начинается фразой глашатая: «Помни о мельнике!»
Мне кажется, что когда мы напоминаем о мельнике, мы вовсе не травми-руем наше сознание, а мы укрепляем нашу ответственность и наше него-дование по отношению к беззакониям для того, чтобы они никогда больше не повторились. Поэтому это направление в своей поэзии я тоже считаю достаточно важным и нужным. И вероятно, оно наиболее близко мне про-сто как представителю старшего поколения, потому что, естественно, что товарищам, которые намного моложе меня, просто труднее об этом гово-рить – они родились после этого. А я, как очевидец, обязан свидетельство-вать.
– Как долго вы работаете над песнями?
– Иногда очень долго. Особенно над жанровыми. Самые трудоем-кие вещи – это жанровые. Потому что происходит отбор по языку... Ино-гда полгода, семь, восемь месяцев. Скажем, «При¬бавочную стоимость» я бросил на середине, потому что сам не знал, чем она кончится, и никак не мог найти решение. Бросил и вернулся к ней так примерно через полгода, и тогда написал. «Парамонову» писал месяцев пять, наверное, шесть.
– А музыка, интересно, как пишется?
– Музыка, к сожалению, у меня получается так. Либо сразу возни-кает вот такая напевка, что ли, ритмическая, либо вообще не возникает. И тогда уже происходит нечто совершенно несусветное в смысле аккомпа-немента (смеется).
– Кто вам нравится из наших современных бардов?
– Из наших? Ну, очень многие. Очень многие.
– А больше всех?
– Вы знаете, я настолько все-таки люблю это дело, настолько ему предан, что мне трудно сказать – кто. Я могу называть песни. Вот скажем, у того мне очень нравятся эти песни, у того – эти... Пожалуй, нету ни од-ного, у которого не было бы целого ряда песен, которые бы мне очень нравились, и – песни, которые мне совершенно не нравятся. Очень горячо любимый мной, скажем, Булат Окуджава, которого я очень люблю и очень высоко ценю как поэта. У него есть песни, которые вызывают мое ярост-ное чувство протеста. Скажем, ну, типа «Берегите нас, поэтов». Это про-сто что-то, я бы сказал, недостойное для поэта. Поэтому мне эта песня решительно не нравится, и я всегда не забываю об этом напомнить, страшно (смеется) клеймя его за эту идею, потому что мне кажется, что там абсолютно ложная и даже какая-то стыдная поэтическая идея. Я не понимаю подобного обращения. Кто должен беречь нас, поэтов? И вооб-ще, понимаете, это уже какое-то выделение кастового сбережения. Мне кажется, оно совершенно несправедливо. И это не гражданская позиция. Вот это мое такое сугубо личное мнение.
Затем по просьбе киногруппы из Свердловска Александр Аркадьевич спел.
Второй раз он вышел к микрофону по просьбе организаторов и участ-ников дискуссии, чтобы показать еще несколько своих песен, вокруг которых разгорелись споры. И комментарий к первой песне стал как бы ответом на прозвучавшее вполне уважительное выступление Г. Яблон¬ского – одного из организаторов фестиваля, исполнителя песен. Суть этого выступления сво-дилась к тому, что после «Парамоновой» и «Фи¬зиков» слушать «Балладу о прибавочной стоимости» не интересно, хотя она сделана на том же высоком профессиональном уровне и содержит ту же четкую гражданскую позицию.
– Несколько слов об этой песне, поскольку мы сегодня, естествен-но, не столько занимаемся исполнительством, сколько анализируем и спо-рим. Вот потому, вероятно, о том, как она возникла и почему она написа-на, стоит сказать. Естественно, как всякий сатирик, я прежде всего воюю с одним из главных наших врагов – с мещанством и обывательщиной... Должен сказать, что по роду своей деятельности мне пришлось делать не-сколько совместных фильмов с другими странами: ну, скажем, я делал с Францией картину, делал с болгарами картину, сейчас буду делать карти-ну с кооперированной продукцией Италии, Англии и Советского Союза. Поэтому мне много раз пришлось бывать за границей, и я видел, как наши обыватели, которые на словах клялись, так сказать, в верности нашим идеям и идеалам, – как они теряли сознание при виде всяких шмуток за-граничных, как они постыдно себя вели в этой обстановке и как было не-обходимо как-то по этому поводу откликнуться.
Мне не хотелось об этом говорить в лоб, то есть с такого прямого захо-да – хотелось как-то иначе, немножко по-другому решить эту же самую тему, вывернуть, так сказать, этого мещанина.
Вот то, что вы (к Яблонскому. – К. А.) говорили, я понимаю так. Что вы против того, чтобы складывать оружие сатиры. (Я думаю, что, в об-щем, оно никогда не складывается – сатира всегда существовала и будет существовать до тех пор, пока будут объекты для сатирического высмеи-вания.) Вы говорили просто о литературных достоинствах произведения – в том смысле, что в нем не было никакого открытия. Но в нем было кое-какое открытие – я вам сейчас скажу, какое. Для меня, во всяком случае.
Сейчас по поручению партийной организации Союза писателей я веду семинар с молодыми, – воспитываю молодых драматургов. И вот од-на из просто технических задач, поставленных мною перед ними, – это попытки найти абсолютно современное решение старым темам. Ну, вот что может быть старее темы о мещанине, на долю которого свалилось не-кое неслыханное богатство и наследство? Но с о в р е м е н н о е ее ре-шение – оно, в общем, в данном случае предложено мною впервые. Пони-маете? Таким же образом может быть решен и «Тартюф», вероятно, и «Ревизор», и так далее. Поискать, – причем не просто по-своему, а именно исходя из каких-то явлений времени, тех социальных, экономических, по-литических событий, которые происходят в нашем современном мире, – вот эти, грубо говоря, задачи стояли передо мною, когда я сочинял песню под названием «Баллада о прибавочной стоимости».

И последний раз Александр Аркадьевич вышел тоже чтобы спеть. Он порадовался недавней статье в «Правде» о советской литературе, в которой он прочел фамилии А. Ахматовой и Б. Пастернака «среди фамилий, которы-ми следует гордиться нашему народу», и исполнил свою, как он признавался позже, любимую песню, посвященную памяти Б. Л. Пас¬тернака.
...Это было еще до печально известного своими последствиями часового выступления Галича в Доме ученых, – видимо, поэтому присутствующие еще не отнеслись серьезно к словам заместителя заведующего отделом пропа-ганды новосибирского ГК ВЛКСМ Вячеслава Виноградова, первым заявив-шего, что песни Галича, в отличие от песен Ю. Кукина и А. Дольского, рас-пространять нельзя, что песни Высоцкого вредны. И тем более – до того, как И. А. Полетаев прислал Галичу в Москву местную «Вечерку» с заказной раз-громной статьей. До инспирированных статей против Высоцкого .
Тучи над бардовской песней только сгущались...

Публикация К. Андреева

По всем вопросам обращайтесь
к администрации: cap@ksp-msk.ru
Ай Ти Легион - Создание сайтов и поддержка сайтов, реклама в Сети, обслуживание 1С.

© Московский центр авторской песни, 2005