Гитарные школы

Александр Костромин

Летом 1988 года мне позвонила Ирина Алексеева. Сообщив, что Московский горклуб благодаря перестроечной обстановке наконец-то воссоздаётся и даже получает помещение, она пред­ложила мне ни много ни мало возглавить всю библиотечно-архивную работу клуба. Я в это время работал в подмосковной гидрогеологической партии и по совместительству вёл занятия в гитарной школе при театре песни «Перекресток» под руководст­вом В. Луферова. «Ну вот, — сказала телефонная трубка голосом Алексеевой, — заодно и гитарную школу будешь вести». Вот так в октябре 1988 года я перешёл на работу из гидрогеологов в про­фессиональные КСПшники.

Гитарную школу у Луферова я в свое время стал вести не на пустом месте. В бытность свою студентом биолого-почвенного, а потом факультета почвоведения МГУ (1969-1974), я участвовал в работе КСП МГУ, который сначала возглавлял, на моей памяти, Толя Соколов, а потом пришлось заниматься этим делом мне. И деятельность этого клуба уже содержала в себе некоторые элемен­ты того, что впоследствии стало называться «Школа». В частнос­ти, мы собирались раз в неделю на так называемые «занятия Клу­ба студенческой песни». Там мы много-много пели, иногда в под­готовленном режиме — в виде некоторого развёрнутого сообще­ния по творчеству какого-либо автора, или по какой-нибудь теме, либо в режиме обратной связи по запискам из зала. Аудитория 337 на химфаке вмещала человек 100-120 народу, и кто собирался на этих занятиях, понять было невозможно. Там же проводились и разучивания песен, по возможности новых, но «новое» — это всегда относительное понятие. В частности, разучивалась на моей памяти окуджавская «Возьмемся за руки друзья», которая, похоже, тогда была ещё новой. Разучивались какие-то песни Его­рова и т. д., и т. д. Хорошо помню, как приходили к нам Дима Дихтер и Саша Воронов из МАИ, разучивали с нами песню Анатолия Загота про последние бригантины.

Через некоторое время выяснилось, что такая форма занятий хороша для всех, кроме тех, кто хочет ещё и активно аккомпани­ровать себе на инструменте. И в 1973 году, когда я учился уже на четвёртом, что ли, курсе, возникла идея сделать занятия двух ти­пов: не прекращая таких вот вольных песнопений с разучивания­ми, заняться гитаристами отдельно. И вот 13 ноября 1973 года состоялось первое историческое занятие гитарной школы Костромина, о чем по Московскому университету были развешаны афишки формата А4 (одна из них лежит у меня в архиве):

Школа игры на 6-струнной гитаре при Клубе Студенческой Песни приглашает всех желающих на I занятие 13.11.73 в 19:00 на химфак ауд.337

На это занятие собралось, как всегда бывает в начале сезона, около ста человек, — конечно, потом многие отсеялись. И на про­тяжении сезона 1973-1974 года я впервые в своей жизни вёл то, что называется ШКОЛОЙ: для начинающих — лекционный курс, а для продолжающих — курс типа семинарского. Происхо­дило это в каких-то аудиториях биофака.

Всё казалось очень просто: обучай себе ребят песенкам, и вся недолга. На деле же оказалось, что совершенно невозможно пре­подавать Авторскую Песню, не решив для себя сакраменталь­ный вопрос «Что Такое Авторская Песня?». Вопрос этот возни­кает с завидной регулярностью, и столь же перманентно на него пытаются ответить — как бы это сказать? — лучшие умы челове­чества. И каждое из возможных определений порождает совер­шенно неподъёмную лавину методических педагогических приёмов. Например, если определить АП «по Окуджаве» — «думаю­щая песня для думающих людей», — то основной задачей ШКО­ЛЫ становится ни много ни мало обучение людей думать. Тезис А. Володина об АП как о «фольклоре городской интеллиген­ции» переносит центр тяжести на формы бытования песни, и тогда с неизбежностью возникает самодеятельный спортивный туризм, песни у костра и в компаниях. Если же принять опреде­ление АП по Л. Альтшулеру — «музыкальное интонирование русской поэтической речи» (каждый из признаков является не­обходимым, а все пять вместе достаточными), — то обучение поч­ти теряет границы и приобретает этакие возрожденческие чер­ты: наряду с собственно гитарной, музыкальной составляющей, необходимо обучение интонированию — как собственно актёрс­кому, так и способам сочетания слова и музыки; обучившийся должен знать и любить русский язык во всей красе, поэзию как способ существования языка, устность как исходную форму поэзии и пр., и пр. Век учись...

Году в 1971 Валерий Хилтунен, тогда ещё студент журфака, а впоследствии журналист «Комсомольской правды», писал о заня­тиях Клуба студенческой песни МГУ примерно так: «Занятия похожи на рыбалку: вылавливают. Но вот попалась в сеть рыбка — а дальше что?» Дескать, что прикажете делать с неофитом — КСП ведь ничего, кроме песенок, предложить не может. При всей аллегоричности образ в целом правильный: АП с точки зре­ния гитарных школ — не совсем вид искусства, а, скорее, опреде­ляющая, стержневая часть некоего образа жизни, сочетающего склонности и к думанию, и к общению, и к языку, и к музыке не­разрывно и нераздельно.

Вообще же, в моем понимании задача гитарной школы чрез­вычайно сложна, ибо задача эта, в первую очередь, социокуль­турная, и связана она с тем объёмом информации, которую кратко излагает Александр Завенович Мирзаян на своих лекци­ях, убедительно возводя авторскую песню чуть ли не в ранг рус­ской национальной идеи. Сводится задача к тому, чтобы в усло­виях враждебного лингвистического окружения не дать оконча­тельно погибнуть здоровому человеческому духу. Точка.

Из учащихся гитарной школы КСП МГУ я могу назвать до­вольно громкие имена, начиная с известного ныне барда Алек­сандра Суханова или с Андрея Сажина, который впоследствии организовал ансамбль «Скай», продолжая Володей Деревщиковым, основателем и руководителем КСП в Подлипках, и закан­чивая Витей Кузнецовым, основателем знаменитой гитарной школы Кузнецовых.

В 1974 году комсомольские руководители закрыли КСП МГУ. Многих тогда попросили больше этим не заниматься, и не­который период затишья в гитарных делах был. Тут я закончил МГУ, поступил на какую-то работу. И в 1975 году, поздней осенью, два активных КСПшника — Александр Наседкин и Юрий Коновалов — на кухне, по-моему, у Юры Коновалова пришли к идее, что надо делать большую, хорошую гитарную школу, не зависимую ни от горклуба и ни от чего. Предложили мне занять­ся этой работой. Я растерянно согласился. После чего усилиями этих двух людей было найдено место, где можно было располо­жить такую гитарную школу. Это был агитпункт рядом со стан­цией метро «Беляево».

Наученный опытом своей работы в МГУ, я уже знал, что нужно вести занятия по крайней мере в двух классах: для начина­ющих и для продолжающих. Понимая, что один в поле не воин, я стал думать о том, какова должна быть система и кто бы мог за­няться этим. И в первую очередь подумал об Александре Евстиг­нееве, одном из наиболее любимых мною тогда гитаристов-аранжировщиков авторской песни. В его руках простые окуджавские и егоровские произведения начинали звучать гитарно интересно, с какими-то наворотами, что сейчас уже является об­щим местом, но тогда ещё было в диковинку. Он и стал у нас главным гитаристом, ибо вёл группу продолжающих, а я вёл группу начинающих. Первое занятие в Беляевской школе состо­ялось 24 ноября 1975 года.

Понимая, что без основы, без базы данных по песенному ма­териалу, то есть без библиотеки, существование школы невоз­можно, ибо основная задача — накопление и передача информа­ции от тех, кто знает, к тем, кто не знает, я обратился к Димит­рию Соколову с предложением возглавить библиотечный отдел Беляевской школы, на что он радостно согласился. И в назна­ченные библиотечные дни Дим Палыч притаскивал огромный рюкзак со всякой бумагой, в которой все желающие могли что-либо искать. Но стройной системы по созданию базы, в которой можно было найти любое интересующее тебя произведение, тог­да создать не удалось (как, впрочем, не удалось создать эту сис­тему и до сей поры), в частности, и потому, что Дима взял на себя множество организаторских функций, став фактически испол­нительным директором школы.

Занятия проводились раз в неделю — если я правильно помню, по понедельникам, поскольку через некоторое время возникло забавное неформальное движение внутри этой ги­тарной школы — небольшие слёты в Подмосковье под названием «Доживём до понедельника». Агитпункт вмещал одновре­менно до ста двадцати человек и обычно бывал набит практи­чески битком.

Вскоре в школе стал преподавать и Вилен Барский, который многим сейчас совершенно неизвестен, а тогда был одним из за­метных педагогов этого жанра. Занятия для начинающих прово­дились большей частью в форме лекционной, но потом я в свой­ственной себе манере ткнул пальцем в показавшиеся мне наибо­лее подходящими для этой работы фигуры из класса продолжа­ющих и предложил им распределить начинающих учащихся между собой. Что и было сделано, и некоторое время форма за­нятий в начальном классе была лекционно-семинарская, причем «профессор» Костромин читал лекции, а педагоги «классом по­жиже» (ни более, ни менее как Виктор Кузнецов, Андрей Сажин и т. п.) разводили учащихся по малым группам и беседовали с ними более конкретно.

Постепенно в Беляевской школе создались такие условия, в которых могли самозарождаться творческие единицы. И они самозарождались. Вот, например, как образовался знаменитый ансамбль «Скай». Вышеупомянутый Андрей Сажин привёл с МГУ, где он тогда учился, Олю Муратову и Лену Чебан. В клас­се продолжающих они познакомились с Димой Богдановым. На биофаке МГУ была агитбригада, а в ней — непременные вокаль­ные ансамбли, которые еще со времен Ляли Розановой и Мити Сахарова в агитпоходах пели преимущественно авторскую пес­ню. Женские ансамбли назывались «ЖАНС», мужские «МАНС», а смешанные, естественно, — «ЖМАНС». Так вот «ЖМАНС», созданный для одного из агитпоходов, и перерос в ансамбль «Скай». В моем дневнике запись: «3 апреля 1978 г. В ШГ «Беляево» — так называемая репетиция (прогон) концерта, намеченного на 13 апреля в ИПУ. <...> У А. Сажина — новый квартет, весьма ничего».

Тут же квартет приметил и приветил Женя Кустовский из группы SCO, по совместительству кандидат музыковедения, ко­торый вёл у нас спецкурс по нотной записи песен с фонограмм, так называемой расшифровке. Кустовский взялся за художест­венное руководство ансамблем. А песня С. Смирнова на стихи Р. Л. Стивенсона «Спой мне о том, кто уплыл на Скай», входив­шая в учебный репертуар «Беляева», дала название новообразо­ванному коллективу, сменив первоначальное маловразумитель­ное «Anqan».

Естественно, нелегальное образование, подобное «Беляе­ву», в те времена долго просуществовать не могло. И однажды помещение гитарной школы оказалось запертым, замок был за­менен. Случилось это 10 апреля 1978 года — как раз к этому дню в школе было подготовлено занятие по песням биофака МГУ, и Вера Парфентьева привела Дмитрия Сухарева – легендарного основоположника агитбригады биофака. На дверях, по-моему, не было даже никаких объявлений, но через некоторое время пришёл какой-то человек и сказал, что в связи с нарушением по­жарной безопасности занятия отменяются. Формулировка меня поразила, ибо именно с такой формулировкой были закрыты за­нятия в КСП МГУ. Впоследствии также за нарушение якобы по­жарной безопасности закрыли и подвал на Плющихе, где неко­торое время находился филиал Беляевской школы. В этом под­вале сосуществовали тогда, если я правильно помню, мы с Витей Кузнецовым. Это был уже, наверное, 1979 год. Потом я куда-то самоустранился, и Витя Кузнецов стал вести самостоятельную педагогическую деятельность вместе с женой Татьяной. Занятия на Плющихе привели к интересному последствию: гитарная школа Кузнецовых подружилась с Гнесинским музыкальным училищем (во главе этой идеи была Мила Скворцова, со време­нем ставшая основным в Москве расшифровщиком нот для из­дания книг бардов). И некоторое время при Гнесинке существо­вала школа самодеятельной песни, которую вели Татьяна и Вик­тор Кузнецовы и в которой студенты этой самой Гнесинки про­ходили педагогическую практику. Многие методические нара­ботки, накопленные «Кузнецовкой»... извините, гитарной шко­лой Кузнецовых, были созданы на этой базе.

А то, что называется ныне гитарной школой Костромина в её теперешнем виде, фактически возникло в начале 1985 года в подвале у Луферова. Там мы провели 1985, 1986 и 1987 годы, и именно оттуда в 1988 году занятия гитарной школы перемести­лись под только что обретенную крышу Московского КСП — в ДК имени Горбунова у Киевского вокзала.

Где-то примерно в 1989 году у Александра Евстигнеева воз­никла идея — попробовать возродить нечто подобное Беляевской школе. И вот в Текстильщиках на базе какого-то техникума некоторое время существовала интересная гитарная школа, где было много педагогов, чем, собственно, и отличалась когда-то Беляевская школа. Кроме нас с Александром Романычем, заня­тия вели такие интересные люди, как Олег Заливако (экс-«Белая гвардия»), Петр Анциферов — скрипач из ансамбля «Берендеи», Павел Полянинов — известный сейчас оперный тенор. Велись за­нятия по интересной системе, когда один и тот же класс периоди­чески переходил из рук в руки: месяц занятия вел один педагог, месяц — другой, месяц — третий, месяц — четвертый. После чего ротация повторялась.

Из учившихся в Текстильщиках назову Риту Красносель­скую — она возникла как ученица школы именно там, а через не­сколько лет стала вести класс начинающих в гитарной школе Центра авторской песни. Еще один педагог гитарной школы ЦАПа, Вера Рожкова, «самозародилась» примерно в то же вре­мя, но уже непосредственно в «Горбунке». А до Веры в первом классе занятия вел старый беляевец Илья Фессель.

Если я правильно помню, то на мое сорокачетырехлетие Гоша Курячий зачитывал этакую наукообразную лекцию о Костроминых — как они устроены, как они действуют. И, в частнос­ти, там был такой интересный посыл, что Костромины размно­жаются почкованием. В самом деле, откуда возникают гитарные педагоги, понять трудно. Они возникают самопроизвольно, и никто их специально не готовит — впрочем, точно так же, как и «самостоятельных творческих личностей».  Педагоги внутри школ не появляются, а проявляются, освоив в процессе учебы ме­тодику преподавания. Вот так самопроизвольно возникли и ныне действующие педагоги, ведущие первые классы в ЦАПе, — Костя Сидоров и Шура Леонтьев.

Теперь — о задаче гитарных школ, как она мне видится на ос­нове долгой практики. Когда-то на одном из педсоветов в Беляе­во мною был поставлен вопрос, который и до сих пор, пожалуй, висит как дамоклов меч над всем движением гитарных школ. «Что такое гитарная школа? — задал я вопрос. — Её задача — про­изводство творческих личностей или же помощь всем стражду­щим и жаждущим?» Вопрос поставил всех педагогов в тупик, они думали не менее пяти минут, после чего, произнеся некото­рые хорошие, добрые, тёплые слова, пришли к выводу, что зада­ча гитарной школы — помощь всем страждущим и жаждущим. На протяжении последующих лет я вёл политику именно такую — политику открытого входа. Система для производства твор­ческих личностей должна быть устроена совершенно другим об­разом: творческую личность надо предварительно отобрать и заниматься только ею. А открытый вход подразумевает распы­ление ограниченных педагогических сил на большое число лю­дей, далеко не всегда стремящихся стать самостоятельными творческими единицами. Хотя и творческие личности все-таки случаются, например, в этом году выученица наша Наташа Быстрова стала дипломанткой на XXII Московском конкурсе ав­торской песни.

Когда клуб переехал на Осипенко, 73, для школы постепен­но создались весьма благоприятные условия. Наличие собствен­ного озвученного зала позволило ввести в учебный процесс микрофонную практику, ставшую впоследствии основной фор­мой обратной связи — от ученика к педагогу.

«В клубе песен не до песен» — этот афоризм, говорят, приду­мал когда-то Игорь Михалёв. Действительно, постоянно занима­ясь всепоглощающим «функционированием» — будь то взаимоот­ношения с начальством или с бардами, редакционно-издательское копание в бумажках или забивание гвоздей, — штатные работ­ники клуба практически не имеют времени и возможности ни по­петь самим, ни послушать других. В какой-то момент я, полнос­тью на свой страх и риск, объявил «забастовку»: по пятницам с 19:00 до 23:00 я никакими делами не занимаюсь, а сижу в фойе пе­ред залом и песни пою, поскольку никакой другой возможности у меня для этого нет. Кроме всего прочего, мне лично форму под­держивать надо — и для ведения гитарной школы, и для аккомпа­нирования Городницкому, и вообще. Конечно, я имел в виду не только себя — во многих городах России именно форма совмест­ных песнопений представляет собой основной вид деятельности местного КСП, и нередко приходилось слышать вопрос: «А когда у вас клубный день?» В Московском клубе и понятия-то такого не было, так что для обозначения пятничных посиделок я применил новомодный тогда термин «тусовка». Имелся в виду неформаль­ный характер происходящего: «Кто собрался — то и тусовка», а на вопрос случайно зашедших людей: «А что у вас здесь сейчас бу­дет?» — имелся устойчивый ответ: «У нас здесь никогда ничего не бывает, у нас и сейчас ничего не происходит». Идея «просто по­петь» была подхвачена в первую очередь учащимися гитарной школы, многим из которых не хватало одного занятия в неделю и хотелось больше песен.

Естественным желанием моим было использование певчес­кого потенциала всех собравшихся, поэтому возникновение формы песнопения «гитара по кругу» в таких условиях было за­кономерно неизбежным, что и произошло. Поначалу обходи­лись своими силами, а через некоторое время «приходить по­петь» стали разнообразные люди — как москвичи, так и иного­родние. Самое для меня удивительное, что те ностальгирующие «старички» вроде меня, на которых я, собственно, и рассчиты­вал, вовсе не составили основу собирающейся публики — напро­тив, именно они оказались в исчезающем меньшинстве, а основу составили почему-то студенты и приравненные к ним молодые люди обоих полов.

Не прошло и года, как «тусовка» стала традиционной. День её — пятница — удобным образом совпадал со всевозможными выходами в лес в предстоящие выходные, и в стенах ЦАПа стали собираться туристские компании, в том числе и из числа уча­щихся гитарных школ, да и штатный состав не отставал. Из клу­ба стартовали и дальние походы, как пешие, так и байдарочные, и общие поездки на фестивали в другие города. Туристское обо­рудование постепенно заполнило все укромные углы ЦАПа, так и норовя вылезти наружу. Уютный «проходной двор» служил местом встреч КСПшников МАИ, МГУ, Тимирязевки и пр., и пр., и все приносили к непременному традиционному самовару пряники и песни.

Иногда на «тусовку» забредали незнакомые авторы и начи­нали активно показывать свое творчество. В тех редких случаях, когда песни нравились собравшимся, автора просили петь ещё и ещё. Но гораздо чаще уровень произведений бывал невысок, и естественной реакцией собравшихся было высказывание автору соображений — чем, собственно, не нравятся услышанные песни. Через несколько лет на этой основе с подачи Георгия Курячего была создана «Открытая творческая мастерская» — собственно, та же «тусовка», но собирающаяся именно затем, чтобы погово­рить об услышанном. Форма оказалась на удивление живучей и до сих пор продолжает работать — уже в ДК АЗЛК, куда ЦАП вынужденно перебрался. Всего до лета 2004 года число прове­денных открытых мастерских достигло 56. «Тусовки» же прекра­тились — из-за отсутствия места в новых условиях. Многие счита­ют это главной потерей, которую понёс клуб в связи с переездом.

В кн.: Каримов И.М. История Московского КСП. — М.: Янус-К, 2004. — С.469.